Корабельная сторона
Николай Георгиевич Поливин


Писатель Николай Георгиевич Поливин прошел сложный и интересный путь. Совсем еще молодым он принял активное участие в Великой Отечественной войне. А после войны много ездил по стране в качестве корреспондента, увлекался охотой, туризмом, рыбной ловлей. Оттого-то так духовно богаты и привлекательны герои его произведений. 

В литературу Николай Поливин входил как поэт, обращение его к детской литературе не случайно — у него есть что рассказать юным читателям. 

В публикуемую книгу вошли повести «Кит — рыба кусачая» и «Корабельная сторона». 

Юные герои повести «Кит — рыба кусачая» с риском для жизни помогают взрослым задерживать опасных преступников, врагов Советской власти. 

Повесть «Корабельная сторона» также в остроприключенческой форме рассказывает о мальчишках, о девчонках астраханского порта. 

Отзывы об этой книге просим присылать по адресу: Москва, К-12, проезд Владимирова, 6, изд-во «Московский рабочий», редакция художественной литературы.


ГЛАВА ПЕРВАЯ


— Куды? Куды тя нелегкая несе?! — Крупная, круглолицая женщина, в цветастом сарафане, растолкав толпу мальчишек, подошла вплотную к тридцатиметровой радиомачте и попыталась стянуть с нее большелобого, скуластого мальчишку. Сорванец с помощью проволочной петли, прикрепленной к его ноге, упрямо карабкался вверх. Он побился с дружками об заклад, что доберется до самой маковки и просидит там не менее десяти минут. И на тебе! Опять эта пожарничиха!.. 

— Кимка, полундра! — кричит один из ординарцев храброго верхолаза. Кимка оглядывается: мясистая пятерня пожарничихи тянется к его желтой, зароговевшей пятке. Повиснув на веревке, страхующей его на уровне груди, смельчак подтягивает колени почти к подбородку. Вместе с ногой вверх скользит и проволочная петля. 

— Урра! — дружно вопят мальчишки. Теперь грозная богатырша не доберется до их любимца. Женщина сердится. Ее маленькие глазки начинают сверкать, как раскаленные угольки. 

— Слазай, кому грю! 

Мальчишка продолжает подниматься выше. Богатырша растерянно всплескивает руками: 

— Господи, сорвется, сорвется, окаянный, — горб заработает!.. Горе мое горькое! Кимушка, голубок сизокрылый, вертайся назад, добром прощу! — умоляет она. 

Мальчишка поднимается еще на метр. Осматривается. Хотя преодолена лишь половинная высота мачты, ему становится страшно: земля кажется невероятно далекой, дома вдруг начинают кружиться с невиданной скоростью. 

Кимка вжимается в мачту и закрывает глаза. 

— Чего встал? Лезь выше!.. 

— Слабо, да?! — подзадоривают спорщики. 

— И-и, иро-ды! На погибель человека толкаете!.. Не слухай их, голубок, не слухай! Спускайся легонечко до меня!.. 

Верхолаз пытается передвинуться чуть пониже, но руки и ноги не слушаются его. Пробует переместить петлю, но она зацепилась за сучочек. Кимка дергает проволоку что есть силы, и снова никакого результата. Страховочная веревка развязывается и падает. Руки верхолаза с трудом удерживаются за полированные бока радиомачты. Зрители цепенеют. Розовощекое лицо пожарничихи делается пепельно-серым. 

— Держись, Кимушка, держись, касатик! Сей минут пожарных с лестницей на помогу кликнем, в единый дух сымут!.. Мальчики, — обращается она к перепуганному Кимкиному войску, — бежите к моему Петру, пусть он... Ан нет, лучше уж я сама слетаю. — И женщина, продолжая сыпать причитания, подалась рысцой к пожарке. 

Кимка глаз не открывал: земля под ним продолжала выписывать кренделя, в ушах звенело. 

Мальчишки, убедившись, что атаман держится крепко, начали подавать советы о том, как половчее высвободить защемленную петлю. 

Забренчал пожарный колокол, и машина с раздвижной лестницей подкатила к мачте. Помощь подоспела вовремя: едва великан-пожарник поднялся к Кимке, руки у того разжались, и... отчаянный верхолаз угодил прямо в железные объятия усатого топорника. 

На земле усач передал мальчишку с рук на руки снова порозовевшей пожарничихе. Женщина расцеловала Кимку в обе щеки, а потом, от избытка чувств, что ли, закатила такую затрещину, что мальчишка отчаянно заскулил: 

— Сладили, да? А если бы вам так? 

— Ах ты, петушиное семя, — рассердилась женщина не на шутку. — Ты ему добро, а он тебе — перо в ребро?! Ну, погоди ужо... 

Но Кимка годить не стал. Завернув за угол клуба, подал разбойничьим свистом условный сигнал приятелям: айда, мол, сюда!.. 

— Ну что, — хорохорился Кимка, — спор я все-таки выиграл, гоните пирожок и лимонад! 

Мальчишки понимали, что Кимка не прав — до маковки-то он не добрался, но спорить не стали: такого жилу разве переспоришь? А потом им не терпелось узнать, увидел ли Кимка с мачты, как утверждал, Москву или нет. 

Устроились на бревнах возле лесного склада, на излюбленном месте. Под боком — Волга, а народу постороннего — один сторож, и тот спит в будке. 

— Ким, — начал самый нетерпеливый мальчишка, — увидел? Какая она, Москва-то? 

— Какая? — Кимка прищурился. — Большая. И... нарядная. Флаги там, автомобили... 

— А Мавзолей? 

— И Мавзолей. Точь-в-точь как на картинках рисуют. И люди возле него. Много людей. 

— Люди? 

В новом вопросе Кимка уловил явное недоверие и постарался сразу же разбить его: 

— Факт, люди, — загорячился он. — В Москву народа знаешь сколько приезжает со всего света, и каждому Ленина хочется увидеть. Вот ты, Махотка, хотел бы посмотреть на вождя мировой революции хоть одним глазком? — Кимка обратился непосредственно к сомневающемуся. 

— Угу, — согласился тот. 

— Ну вот, — обрадовался рассказчик, — и другие тоже хотят. 

Махотка хотел объяснить атаману, что он сомневается не в желании людей попасть в Мавзолей, а в сверхъестественном Кимкином зрении, но скуластый хитрюга перебил его: 

— Оч-чень красивый город — Москва! — залился Кимка. — Очень. Но наш Заячий остров тоже — ого! Картинка, а не остров. Знаете, на кого он похож? На... осетра. Нет, на кита! Из сказки «Конек-Горбунок». Надеюсь, все читали? 

Мальчишки закивали головами. Чего-чего, а уж эту сказку они знали чуть ли не наизусть. 

Действительно, Заячий остров, где живут Кимка Урляев и его друзья, как две капли воды похож на чудо-юдо. Голова кита принимает удары течения. Правый бок его омывает могучая Волга, левый — приток Волги Воложка. 

Мальчишки на Заячьем острове, как и всякие порядочные мальчишки, любят играть в войну, в Чапаева и Щорса, причем все хотят ходить в «красных». «Беляков» изображают те, кто послабее, чаще всего — малыши. 

Кимка признанный командир чапаевцев — заводских сорванцов. Чапаевцы и их командир живут в бараках и в кирпичных многоквартирных домах, на китовом хвосте. Соперники чапаевцев — буржуята — владеют китовым брюхом и головой. У них собственные деревянные домики, свои сады и огороды. Поселок их кличется Орловским. А сами орловцы величают себя орлами. 

Заводские мальчишки завидуют поселковым, а потому враждуют с ними, Время от времени на Заячьем острове вспыхивают настоящие мальчишеские войны. Соперники устраивают кулачные бои, сражаются на деревянных саблях и кинжалах. Побеждают чаще заводские, и не только потому, что их больше, — они дружнее. 

Урляев и его ближайшие соратники живут в новом трехэтажном доме, рядом с непролазными болотами и камышовыми джунглями. Лучшего и не придумаешь! Здесь можно играть не только в Чапаева, но и в пиратов и даже в индейцев. 

Игру в индейцев придумал лучший Кимкин друг Санька Подзоров — большой поклонник Фенимора Купера и Майн-Рида. Урляев сначала был против индейцев, но, прочитав «Последнего из могикан», сдался. Недавние чапаевцы стали величать себя благородными краснокожими. Арсенал привычного оружия пополнился новым — луками и стрелами. Модернизированы были и прадедовские деревянные ружья. На их ложах стали поблескивать заклепанные с одного конца медные трубки, вывернутые ребятней из старых пароходных машин. Самопалы Кимка и его друзья почему-то окрестили по-своему — поджигными. 

Заряжается это оружие серой от спичек. Можно было бы и порохом, только где его взять? 

Убедившись в том, что личный командирский авторитет утвержден им на веки вечные, Кимка распустил свое войско по домам. 

— Соберемся вечером здесь же! — объявил он. — Разведка донесла, что противник построил новый штаб. Захватим его и разрушим! — Урляев подправил сползающие галифе, подаренные отчимом, и многозначительно добавил: — У меня пока есть дельце одно... 

У Кимки на острове до десятка тайников: в дупле старой ветлы, на подволоке заброшенного дома, у дровяного склада, да мало ли еще где! А на днях он вместе с Санькой Подзоровым открыл целое корабельное кладбище: шесть морских кораблей! Правда, баржи и буксировщики доживают свой век на суше, в густых зарослях камыша, за баней, а не на плаву. Но для мальчишек это даже лучше. 

Достав из ближайшего тайника лук и стрелы, Кимка порысил к родному дому. 

...Санька Подзоров доедал котлету, когда под окнами раздался свирепый рык ягуара. Затолкав остатки котлеты за щеку, Санька метнулся к двери, но на полпути был перехвачен матерью. 

— Куда? Прожуй хоть! Избегался весь. Кожа да кости! 

— Ну уж, мам, выдумаешь! — согнув руки, Санька напружинил бицепсы. 

— Ладно уж! — отмахнулась Мария Петровна. — «Мускулы»! У твоего дружка щеки как мячи, а у тебя? 

— А почему, мам? Потому, что Кимка много купается, раз. Спать ложится, когда захочет, два. И, в-третьих, его совсем почти не ругают. 

Последнюю фразу Санька произнес с такой грустью, что Мария Петровна смутилась: 

— Иди, горе мое, а то дружок охрип уже!.. 

Санька медлить не стал, хлопнула дверь, и он закричал во все горло: 

— Иду-у, Соколиный Глаз! 

Скатившись по перильцам невысокого крыльца, мальчик завернул за угол дома, надеясь там найти своего приятеля, но Кимки на условном месте не оказалось. 

— Ким-ка! Уля-ля-ля!.. Где ты?! 

Соколиный Глаз не отзывался. Санька ни капли не сомневался, что дружок его прячется где-то поблизости: не такой он человек, чтобы так вот запросто взять и появиться. Конечно же он рассчитывает на то, что Санька начнет его искать. Но не тут-то было! У Меткой Руки (так Санька называл себя с некоторых пор) созрел собственный план. 

Кимка-а! Я иду ку-па-гыр-ги! — крикнул Санька и, по-солдатски отбивая босыми пятками — шаг, двинулся к Воложке, напевая: 
		Все пушки, пушки грохотали, 


		Трещал наш пулемет, 


		Кадеты отступали, 


		Шли красные вперед, 


		Вперед, 


		вперед! 


— Стой! — завопил Соколиный Глаз, выныривая из-под террасы. — Дело есть! 

Санька остановился: 

— Выкладывай! 

— А ты дуй сюда! — позвал Кимка, пряча что-то за спину. 

— Ну, — подошел Санька, — чего у тебя там? 

— Тс-с! — предостерег Кимка, пятясь к только что покинутому убежищу. 

Санька опасливо огляделся вокруг: 

— Да никого же нет! 

— «Нет-гнет», — передразнил Кимка. — Бледнолицые хитры, а Соколиный Глаз мудр... Гляди! Только — молчок, тайна!.. 

— Меткая Рука умеет хранить тайны! — с достоинством ответил Санька. Но, видя, что Соколиный Глаз не спешит открывать своего секрета, добавил нарочито безразличным тоном: — Говори, а то на речку надо!.. 

Кимка прищурил темные, с татарским разрезом, глаза: 

— Пошли в штаб, оружие раздобыл! — и сунул под нос круглый предмет, завернутый в курточку. 

— Бомба?! — ахнул Санька. Кимка приоткрыл курточку. 

— Пе-ту-ух?! — Санькины губы сложились в презрительную усмешку, но это Кимку ничуть не смутило. 

— Полчаса назад на помойке вот этой стрелой срезал! — Соколиный Глаз показал полуметровую стрелу, окрашенную в красный цвет. 

— Чей? 

— Пожарничихин. — Смутился Кимка. — Теперь нам перьев для стрел во как! — И он прихлопнул ладонью по макушке. 

— Так это для стрел? А я думал... 

— Индюк думал, да в суп попал! 

— Все равно нагорит нам, если узнают. 

— Нагорит, — согласился Кимка, — да я нечаянно. Понимаешь, пальнул в ворону, а этот «рыцарь» выскочил вперед, ну и... 

— Жалко. 

— Конечно, жалко, но не пропадать же добру! Знаешь что, — оживился Кимка, — мы ей возместим убыток. 

— Кому? 

— Тете Фекте, пожарничихе. Она меня вчера просила дровец к зиме поколоть, вот мы и... 

— Правильно! — повеселел Санька. — А теперь — в штаб!.. 

Ползком, как и положено мудрым краснокожим, Санька и Кимка одолели барханы, намытые землечерпалкой. Там, где ныне стоят трехэтажные дома, два года тому назад было болото, заросшее камышом и чаканом. Строители, прежде чем приступить к закладке фундамента, залили малярийную низину пульпой — жидким грунтом, который «грязнухи» черпали железными ковшами со дна реки. 

Поднявшись на вал, отделявший завоеванное цивилизацией пространство от камышовых джунглей, краснокожие издали воинственный клич «иа-иа!», что означало: Соколиный Глаз и Меткая Рука готовы сразиться с любым врагом и победить его! 

Непролазные камышовые джунгли о чем-то таинственно перешептывались. Мальчики спустились к реке и прошли вниз по течению Воложки с полкилометра. 

Армада старых морских посудин, доживающих свой век на корабельном кладбище, пряталась за ветловым перелеском. Шесть «боевых» единиц готовы были по первой команде Кимки и его друга «сняться с якорей» и отправиться в дальнее плавание навстречу океанским бурям и геройским подвигам. На флагмане этой грозной флотилии «Аладине» и находился штаб краснокожих. Сюда-то и пробирались наши храбрецы. 

Соколиный Глаз двигался по едва заметной тропинке первым. Выгоревшая тельняшка и солдатские галифе, засученные до колен, державшиеся на одной помочи, придавали ему вид довольно грозный. Так, во всяком случае, казалось Саньке, одетому в темно-синий, почти новый, вельветовый костюмчик. Что их уравнивало, так это то, что оба были босиком и без фуражек. Но если Кимка не носил башмаков и кепки летом из чисто экономических соображений, то Санька — из принципа. 

Страшно пробираться по камышовым дебрям, даже если солнце светит «в миллион звездных сил», как утверждает Соколиный Глаз. На тропе все равно сумерки. Солнечные лучи не в силах пробиться сквозь плотную завесу стрельчатых камышовых листьев, переплетенных дикими вьюнами. 

Тигры и крокодилы в этих краях не водятся, во всяком случае, ни одного храбреца они еще не загрызли, но, по твердому убеждению мальчишек, в один прекрасный день коварные хищники себя еще покажут. 

На кладбище старых кораблей покоятся три изъеденные ржавчиной нефтеналивные баржонки, баркас «Самара», допотопный колесный буксир «Марат» (бывшая «Императрица Мария») и некогда гордость каспийцев — трехвинтовой богатырь «Аладин». Главные двигатели и котлы с кораблей сняты, все, что было ценного, из кают забрано, остальное брошено на произвол судьбы, отдано на растерзание дождям и ветру. 

А вот и «Аладин». От своих собратьев он и впрямь отличается красотой линий и величиной. Глядя на этот буксир, не скажешь, что он свое уже отходил. Мостик, мачта и рубка по-прежнему смотрят на мир зорко и вызывающе. Кажется, стоит капитану подойти к телеграфу и отдать привычное приказание «Полный вперед!», как закрутятся громадные винты, литой форштевень подомнет море качающегося тростника, и загудит флотский ветеран на просторах великой русской реки. 

Но нет, не поднимется больше на палубу седоусый капитан, не отдаст нужного приказания команде. Навеки убраны сходни и шторм-трапы, не вспыхнет на гафеле алый вымпел... 

Кимка и Санька окинули влюбленным взглядом высокие стальные борта, лишь кое-где тронутые ржавчиной, и не спеша направились к форштевню — носу корабля. Уцепившись за толстенную якорную цепь, свисающую связкой бубликов, стали взбираться на палубу. Кимка поднимался молча, в зубах он держал завязанную узелком курточку с добычей, зато Санька распевал во все горло «Гимн краснокожих» собственного сочинения: 
		Мы — красные, мы смелые, 


		Мы не боимся никого! 


		Да здравствует Республика, 


		Республика Советов! 


Ступив на палубу корабля, Кимка вытряхнул из курточки куриного падишаха, насаженного на стрелу, и, потрясая им над головой, завопил: 

— Трепещите, презренные враги! Теперь наши стрелы будут прокалывать вас насквозь, как цыпленков! 

Ему откликнулось эхо: 

— ...ите! ...энные! ...ыватъ!.. онков!.. 

Зашвырнув трофей в носовой люк, где Кимка и его друзья хранили свое «оружие» и запасы провианта, мальчишки по крутым железным трапам поднялись на капитанский мостик. Деревянная палуба мостика хотя и потеряла былой блеск и кое-где рассохлась, но выглядела еще вполне прилично. Посредине мостика возвышалась мачта со стеньгой, горделиво откинутой назад. Особенно роскошно выглядела рубка, чудом сохранившая в окнах и двери все стекла. Санька юркнул в нее и принялся крутить колесо штурвала. Кимка тоже был не прочь погонять обитое медяшкой дубовое колесо с точеными рукоятками, но подавил в себе это желание. Заложив руки за спину, он стал важно расхаживать по мостику и сыпать приказания, подражая бывалым морякам: 

— Рулевой, право руля! 

— Есть, право руля! — молодцевато отвечал Санька. 

— Еще правей! 

— Есть, еще правей! 

— Право на борт, раззява! Куда прешь? Хочешь в танкер врезаться?! 

— Ну и врежемся! — вдруг взбунтовался рулевой. — Только это не танкер, а вражеская подводная лодка! 

— Нет, танкер! 

— Лодка! 

— Ты что?! 

— А ты чего? 

— Стыкнемся? 

— Испугал! Да я такой приемчик знаю! — Санька, оставив в покое штурвал, упер руки в боки. — Мне папа показал!.. 

В том, что Санькин отец (на заводе главный в НКВД) знает различные приемчики, Кимка не сомневался. Вот почему он заволновался и сразу же пошел на мировую. 

— Сань, а Сань, не будем стыкаться! — зачастил он. Когда Соколиный Глаз волновался, он палил, как из пулемета, проглатывая кончики слов. В такой момент понять его было довольно трудно: — Мы-ы ж друзь... покаж.. св... лк... отдм... — набрал он третью скорость. Выпущенная обойма после расшифровки выглядела так: «Мы же друзья. Покажи, свой лук отдам!..» 

— Уговор! — согласился Санька. 

— Казенная печать! — подтвердил Соколиный Глаз. 

— Вот, смотри! — И Санька, слегка толкнув приятеля в левое плечо, левой ногой дал ему подножку. Соколиный Глаз в мгновение ока оказался распластанным на палубе. 

— Давай еще! — рассердился он. И опять лег врастяжку. Снова поднялся и снова был сбит с ног. После третьего поражения он изрек: — Ничего себе приемчик, стоящий! 

— А лук? 

— Твой лук. Мое слово — олово! 

— Полезем на рубку! — предложил Санька. Вскарабкались на рубку. С пятачка, огороженного стальными леерами, был виден чуть не весь Заячий остров. Справа возвышались их родные дома, за которыми просматривалась неширокая улочка старого рабочего городка и длинное приземистое здание деревообделочного цеха. Прямо по носу, за горбами барханов и за блином огромного пустыря, заросшего чертополохом, виднелись крыши, утопающие в зелени фруктовых садов, — первые бастионы частной собственности. 

Слева по носу, чуть впереди, сверкала новыми стенами общественная баня, за которой просматривалась полузатопленная деревянная баржонка, переоборудованная заводскими спортсменами под купальню. С двух сторон остров опоясывали залитые закатными лучами солнца опаловые ленты Волги и Воложки. Позади и с боков корабля темнели заросли камыша и чакана, над которыми вздымали свои круглые лохматые головы древние ветлы, похожие на помазки Для бритья, и великаны-осокори. 

— Красиво-то как! — не удержался Санька. 

Кимка не откликнулся. Его мысли были отсюда далеко — на фронтах гражданской войны. Он летел на лихом коне впереди конной армии. Трубили трубы. Свистели пули. 

— Наблюдательный пункт отличный!.. Сань, как ты думаешь, — спросил Кимка, — если будет война, ведь будут и новые Чапаевы? — И Соколиный Глаз расправил плечи, словно готовя их для чапаевской бурки. 

— Факт, будут! — Санька критически оглядел хотя и крепкую, но не очень складную фигуру дружка. — Наверное, будут! — поправился он после осмотра. Не по годам рослый большеголовый Кимка и сам понимал, что он в своем наряде мало походит на прославленного революционного полководца, но не отчаивался: если его вооружить настоящей шашкой и пистолетом, а на плечи набросить бурку, то... сразу другой коленкор выйдет! А из Саньки Чапаев не получится — больно хрупок и красив! А красивые на то лишь и годны, чтобы стишки писать да за девчонками ухаживать. Соколиный Глаз презрительно сплюнул, но, вспомнив, как Санька недавно сшиб его с ног три раза подряд, миролюбиво заключил: — А ты, Меткая Рука, парень ничего, боевой! 

Санька, перехватив оценивающий взгляд товарища, гордо вздернул классический «байроновский» нос, пытаясь скосить глаза так, чтобы разглядеть свой «греческий профиль». Но из этого ничего не вышло, и Меткая Рука огорчился. Надо сказать, что Санька о своей внешности был весьма высокого мнения, особенно лосле того, как Одуванчик — учительница литературы — сказала однажды на уроке во всеуслышание, что у Александра Подзорова в лице что-то от древних греков. Мама же считала его похожим на лорда Байрона. Но, справедливости ради, если голубоглазый и кудрявый Санька и походил на кого-то из знаменитостей, так не на гордого англичанина, а на бесшабашного рязанца — Сергея Есенина. 

— Красиво! — еще раз повторил Санька. 

— Ага, — согласился Кимка. — Океан спокоен, горизонт чист! 

— Какой океан? 

Кимка не счел нужным отвечать на столь очевидную глупость. Он просто, пожав плечами, отдал новую команду: 

— Боцман, свистать всех наверх! 

Поняв, что капитан принял решение снова продолжить плавание, Санька бодро откликнулся: 

— Есть, свистать всех наверх! — и, вынув из карманов брюк милицейский свисток, рассыпал оглушительную трель, на которую неожиданно откликнулся чей-то незнакомый задиристый голос: 

— Эй вы, пираты Карибского моря, кто вам дал право хозяйничать на моем корабле? 

Кимка и Санька струхнули. Они подумали, что в пароходстве решили-таки проблему со сторожем. И вот новый хозяин кораблей пришел, чтобы изгнать их. Но, разглядев, что грозный голос принадлежит такому же, как они, подростку, воспрянули духом. 

— Соколиный Глаз и Меткая Рука, — гордо ответил Кимка, — не нуждаются ни в чьем разрешении! Берегись, презренный бледнолицый, мы на своем корабле, и сейчас мы это тебе докажем! 

Вынув из тайника два деревянных меча и поджигное ружье, краснокожие храбро двинулись на дерзкого незнакомца, поджидавшего их на главной палубе. 

— Проси пощады, — крикнул Соколиный Глаз, — иначе лишишься скальпа! 

— Мститель Черного моря не боится угроз, — рассмеялся незнакомец, выхватывая из-за пояса тяжелый широкий меч, напоминающий по габаритам скорее палицу. 

Первым свое оружие с оружием незнакомца скрестил Санька. 

— Я ударю с тыла, — шепнул Соколиный Глаз, — отвлеки его... 

— Ладно, — пообещал Меткая Рука. Но тут же ему пришлось сдать свои позиции, так как его легкий меч, соприкоснувшись с дубинкой Мстителя Черного моря, разлетелся вдребезги. Пришлось вступить в бой Соколиному Глазу. И хотя его меч был обит двумя полосками жести, но и он против палицы незнакомца не выстоял. Краснокожие оказались обезоруженными. 

«Что делать? — лихорадочно думал Санька. — Сейчас все будет кончено!.. Плен и позор!.. Где запасное оружие? Где?! Стоп! А это что? — Он торопливо сорвал с плеча поджигное ружье, заглянул в дуло: — Ура! Заряжено!» 

Соколиному Глазу приходилось туго. Осколок меча, которым он продолжал яростно размахивать, оружием можно было считать лишь символически. Мститель Черного моря понимал это и потому не спешил нанести последний, решающий удар. Покручивая над головой свою мечеобразную палицу, он надвигался на перетрусившего Соколиного Глаза медленно и неотвратимо, как порка, которую Кимке предстояло нынче получить от отчима за располосованную надвое штанину. 

Санька дрожащими руками вынул из кармана курточки коробок и торопливо чиркнул импортной, с красной головкой спичкой о серную ленточку. На спичечном брусочке заплясал вытянутый шарик огня. Санька поднес его к прорези на медной трубке. 

— Берегись! — гаркнул Меткая Рука, зажмуриваясь и отворачивая на всякий случай лицо от зашипевшей по-змеиному в трубке серы. 

Мститель Черного моря, увидев нацеленный в живот ствол готового выстрелить ружья, повернувшись к неприятелю тылом, бросился бежать. Но было уже поздно. Грянул выстрел, одновременно с которым раздался предсмертный визг сраженного наповал Мстителя. Над кораблем нависла мертвая тишина. Оружие выпало из рук остолбеневших победителей. Вслед за оружием плюхнулись на палубу и его владельцы. 


ГЛАВА ВТОРАЯ


Первым признаки жизни подал «убиенный». Он пошевелил пальцами сначала правой ноги, потом — левой. Убедившись, что ноги действуют, проделал те же вариации с руками. И уж потом издал жалобный стон, на который Кимка с Санькой не замедлили откликнуться: 

— Эй, Мститель, или как там тебя, жив? 

— Жив, — не очень уверенно ответил пострадавший, — только я, наверное, смертельно ранен. 

— Если бы смертельно, тогда бы не разговаривал, — рассудил Кимка, опасливо отрывая голову от палубы. — У меня отчим, когда смертельно пьян, так и мычать не может, а ты... 

— Эк сравнил! То пьяный, а то раненый! — возмутился Мститель, вскакивая на ноги. Но тут же охнув, схватился за спину: — Убили!.. Искалечили!.. 

— А крови нет! — возликовал Соколиный Глаз, подбегая к Мстителю. — А крови нет! 

— Как нет?! — возмутился Мститель. — Очень даже есть, вся спина огнем так и горит! — И он задрал рубаху. 

— А рубашка-то как решето! — радостно объявил Санька, перепуганный происшедшим больше всех. — Глянь-ка, камешки!.. Один... Два... Три... — И он принялся выковыривать из спины недавнего врага вогнанный поджигным заряд каменных микроядер. Мститель морщился, но терпел. Мальчишки извлекли из его спины восемь кирпичных дробинок. 

— Моли бога, что не зарядили настоящей дробью, а то бы сыграл в ящик, — посочувствовал Кимка. 

— Сыграл бы! Как пить дать, сыграл бы! — гордо согласился Мститель. — А ты молодец!.. Отчаянный парень! — кивнул он на Саньку. — Впрочем, вы оба — молотки!.. Давайте дружить. 

— Давай!.. 

— Меня зовут Сенькой... Гамбургом... 

— А меня — Кимкой. 

— А я — Санька... 

— Вот и добро, как говорят на флоте! — Гамбург приосанился. — Будем играть в моряков! 

— И в индейцев! — добавил Кимка. 

— У нас здесь такой штаб! — Санька заглянул новому другу в серые лукавые глаза. — Мы тебе его покажем. 

— Это в форпике? — рассмеялся Сенька. — Так я там уже сто раз бывал!.. Помните, у вас как-то фонарик пропадал, потом снова нашелся? 

— Так это?.. 

— Я! — подтвердил Гамбург. — Ради шутки!.. 

— А почему же насовсем не взял? — поинтересовался Кимка. 

— Это для чего же? Я здесь сам играл, когда вас не было... И потом... на фига мне ваше барахло! Я золота не брал, когда со Степкой Могилой!.. Впрочем, вам, птенчики, об этом знать не треба... Да и мне вспоминать не след!.. Давайте лучше играть в капитанов дальнего плавания! Поплывем в Гамбург, например... 

— Почему в Гамбург? — запротестовал Санька. — Лучше в Гонолулу или на Соломоновы острова! 

— Не знаю почему, но хочется именно в Гамбург, а не в какую-то Гонолулу. Меня из-за этого детдомовцы Гамбургом и окрестили, а так я Васяткин... Семен Иванович Васяткин... 

— И у тебя ни отца, ни матери?! — растерянно спросил Санька. 

— Никого. 

— А у меня — мать! — гордо сказал Кимка. 

— И отчим, — добавил Санька. 

— Что отчим! Отчим, он живет с нами недавно... Всего два года. И потом, какой это отчим — одноглазый?.. Да еще татарин! 

— А что татарин? — вступился Сенька. — У нас в детдоме воспитательница тетя Сара — татарка, так она добрее всех! 

— Оно конечно! — согласился Кимка. — Наш Равиль тоже добрый, только дерется очень, когда нетрезвый, да босяком обзывается... 

— Ну вот, а ты говоришь, — обрадовался Гамбург. — Кто знает, может, я и сам какой-нибудь турок или армянин! 

— Не, Сень, ты русский, — запротестовали Санька с Кимкой, — у тебя вот и глаза серые, и нос утиный, не то что у турок или армян — как у орлов! 

Сеньке «утиный нос» явно пришелся не по вкусу, и он возразил: 

— И вот и не утиный, я на одной картинке у турецкого паши видел нос в точности как у меня! 

— Ха, на картинке! — прищурился Кимка. — Художники, они за деньги чего хочешь тебе намалюют. И потом... потом этот турка, может, был какой-то урод! А ты не урод же... 

— Факт, не урод, — подтвердил Санька. 

— Ну что ж, пусть буду русский! — сдался Сенька. — Однако пора плыть в Гамбург!.. Чур я первый капитаном! 

— Чур, я второй! — крикнул Кимка. 

— Чур, я третий! — возвестил Санька. 

— Боцман, свистать всех наверх! — раздалась команда капитана Гамбурга. 

— Есть, свистать всех наверх! — откликнулся Кимка. 

— Есть, наверх! — подхватил Санька. 

И приятели принялись орудовать у разоренных компасных тумб, у брашпиля и штурвала... 

Походив поочередно в капитанах, избороздив все моря и океаны, ребята повернули свои мысли на более земные дела. Кимка стал чинить располосованную штанину (благо нитки и иголка были всегда при нем). Санька решил вставить в концы неоперенных стрел перья, а Сенька, как человек наиболее практичный, взялся приготовить ужин из Кимкиного трофея. Весело насвистывая популярный мотивчик, он принялся ощипывать петуха. 

Вскоре на камбузе пылал огонь и в старой луженой кастрюле весело побулькивала вода. 

Солнце давно уже закатилось за гряду глиняных бугров, напоминающих шапки воинственных кочевников, некогда населявших астраханские степи. Серая вязкая тьма постепенно поднималась по стеблям камышей и по стволам ветел вверх, к их лохматым верхушкам. Вот она подобралась к главной палубе, захлестнула ее. По стенам палубных надстроек подобралась к мостику, затопила и его, потом, цепляясь тысячью невидимых ног и рук за мачту и ванты, стала подползать к звездам... 

Кимка засветил «летучую мышь» — старенький, доживающий свой век фонарь, стеклянный колпак которого был с одной стороны заклеен листом лощеной бумаги. Звенели комары. Трещали лягушки. Зловеще шептались тростники. Где-то по соседству ухнул филин. Санька вздрогнул. 

— А вдруг тигры? — шепнул он. 

— Ну и что! — вызывающе усмехнулся Кимка. — У нас оружие! — он кивнул головой на поджигное ружье, но почему-то отодвинулся подальше от распахнутой двери. 

— Выдумали тоже, «тигры»! Откуда они возьмутся? — Сенька помешал деревянной ложкой в кастрюле. Аромат вареной курятины ударил в ноздри. — Вот если бы поблизости объявился вдруг Степка Могила, тогда бы я за вашу жизнь не дал ломаного пятака! 

— А шо це за звирь? — поинтересовался Соколиный Глаз. — Двуногая крокодила? 

— Крокодила, которая уже пять человек уходила! — приглушенным голосом, в котором слышался неподдельный ужас, сообщил Сенька. 

— А ты что, знаешь его? — сочувственно спросил Санька. 

— Знаю, — вздохнул Мститель. — Год колобродил под его началом... Скачки лепили... — Видя, что его не понимают, пояснил: — Квартиры обворовывали. Я в форточки лазал, окна Степке и его корешкам открывал. Но вы не думайте, сам я чужой задрипанной гребенки не взял! 

Кимка и Санька сидели разинув рты, не зная, как ответить новому приятелю на его откровение. Они одновременно и гордились им, восхищались его бесстрашием, и в то же время побаивались, как побаиваются заразного больного. Сенька понимал ребят. Больше того, он чувствовал, что они правы даже в своей брезгливости, и потому смотрел на парнишек чуточку просительно. Наконец, Соколиный Глаз, отмахнувшись от того, что его устрашало, сказал твердо: 

— Ты не думай, мы тебе верим. 

— Правда? — обрадовался Сенька. 

— Точно, — подтвердил Меткая Рука, — Сень, а как ты от того бандюги отделался? Ведь говорят, что воры мстят тем, кто от них уходит. 

— Бывает, — согласился Гамбург. — Только я плевать хотел на все их угрозы! А от Могилы я отчалил сразу же, как его замели по мокрому делу, по убийству, значит. Думал, ему крышка. Ан нет, выкрутился, проклятый. Отделался лишь легким испугом: на семь лет его сослали север нюхать. 

— А ты как, тоже «выкрутился»? — поинтересовался Санька. 

— Я в том деле не участвовал. И потом... хотя я ножом владею дай бог, а поклялся себе, что подниму его лишь для защиты, если другого выхода не будет... Так вот, значит, когда Степку замели, я сразу же в свой детдом подался, в Горький, значит. Меня сначала принимать не хотели. Заведующий кричал, что он, мол, мне всех ребят испортит. Тетя Сара отстояла. Оставили меня в детдоме, но с оговоркой: чуть что — в колонию. На том и порешили. Слово я свое сдержал, тетю Сару не подвел. Через год нас, семиклассников, стали распределять по заводам учениками слесарей и токарей. Я попросил направить меня куда-нибудь от Горького подальше. Меня и двинули в Астрахань... К вам, на «Октябрь»... 

— Ты ра-бо-таешь? — Кимка недоверчиво посмотрел на худенькие плечи Гамбурга. 

— Учеником слесаря, в инструментальном... 

— А сколько же тебе лет? — В глазах Саньки светилось тоже недоверие. 

— Пятнадцать... — буркнул Сенька, — осенью будет. 

— И приняли? 

— А мне в документах на год прибавили... И потом... заводы нас взяли вроде бы на воспитание... 

— Здорово! — позавидовал Кимка. — Вот бы мне!.. Надоело зубрить «глаголом называется часть речи... упал мужик с печи... ударился о кол, вот и образовался глагол!..» 

— Дура! Да если б у меня была семья, да я бы... — Сенька весь подобрался, как пружина, — да я бы стал круглым отличником! 

Кимка, подойдя к Сеньке вплотную, примерился: 

— Сань, кто выше? 

Санька прикинул: и хотя плечи у Кимки и у Сеньки были на одном уровне, голова Соколиного Глаза заметно возвышалась над головой Мстителя. И потому Меткая Рука решительно заявил, что Сенька ниже. 

— А ты говоришь, четырнадцать! — ухмыльнулся Кимка. — Мне тринадцать, и то я больше тебя! 

— Ну и что, — стоял на своем Сенька, — рост ничего не значит. Меня в детстве досыта не кормили, может, я потому и не подрос. Но я еще вытянусь, вот увидите, вытянусь! — горячо заверял он. — Но... давайте ужинать, курица уже готова. 

— Это петух, а не курица, — поправил Санька. 

— А на вкус не все ли равно? Попробуй! — И Сенька протянул Меткой Руке мясистую ножку. — Ну как? 

— Вкусно! 

— А это тебе, — Гамбург протянул Кимке вторую ножку. 

— А ты? 

— А мне крылышко и шейку. 

— Тогда — порядок! Работай! — рассмеялся Соколиный Глаз, вонзая широкие крепкие зубы в ароматное мясо. 

На камбузе тихо, лишь равномерно потрескивает фитилек фонаря да хрустят перемалываемые острыми зубами кости. Вдруг Сенька вздрогнул. 

— Шш! — цыкнул он на чавкающих товарищей. — Кто-то идет! 

Санька и Кимка чуть не подавились. 

— Туши огонь! — скомандовал Гамбург. 

Санька, приподняв стеклянный колпак фонаря, что есть силы дунул на зачадивший язычок пламени. Мальчишек захлестнула вязкая темнота. А шаги все приближались. 

— Айда к борту, — шепнул Сенька и первым выполз из камбуза. Кимка и Санька последовали за ним. 

— А может, это кабаны? — высказал предположение Кимка, когда вся троица залегла у фальшборта. Но громкое проклятие, произнесенное грубым голосом, рассеяло все сомнения. 

— Что, Яня, вам этот бульвар не по вкусу? — спросил кто-то хриплым, пропитым басом. — Темновато? Ничего, скоро мы такой фейерверк устроим, на сто верст вокруг светло станет!.. 

— Могила! — охнул Гамбург. 

— Какая могила? — не понял Санька. 

— Степка, мокрушник! 

Теперь от страха тряслись втроем. Если вдруг бандит вздумает заночевать на «Аладине», то они пропали! Мальчишки трусили отчаянно, но продолжали ловить отрывки разговора Степки и его напарника. Многое ускользало, но и то, что улавливалось, было неправдоподобно ужасным: готовилось убийство человека. Убийство не понарошку, не в придуманной игре, когда «убитый» может спорить с врагами, что он живой, а по правде. Это поднимало в чистых мальчишечьих сердцах бунт, помогало забыть о собственных страхах, будило в них солдатскую отвагу и находчивость. 

Накрепко запомнились мальчишкам имена комсомолки Ленки и «самого» — Чемодан Чемодановича! 

А Яня со Степкой тем временем стали прощаться. 

— Топай, Бесенок, — басил Степка. — Если понадоблюсь до срока, заглянешь в мое логово. 

— На «Императрицу Марию»? 

— Угу. 

Ребята облегченно вздохнули: значит, Степка на «Аладина» не сунется, ночевать будет на «Марате». 

— До завтра, — расстались парни. 

— До завтра, — прошептали мальчики, покидая палубу своего корабля. 

Выбравшись из джунглей, завели разговор о тайне, так неожиданно свалившейся на их головы: «Что делать?» 

— Мне надо отсюда сматываться, и чем скорее, тем лучше, — грустно промолвил Сенька, — со Степкой шутки плохи. Отыщет — прикончит. Для него человека прихлопнуть, что комара... А что, если нам вместе махнуть в Одессу? Устроимся на какой-нибудь сухогрузный корабль — хоть юнгами — и в Гамбург! Там рабочий класс — будь здоров! Поднимем его на фашистов, а потом — в Америку, индейцев вызволять! 

— Дело баишь, — согласился Кимка, любящий вставлять в свою речь всяческие вкусные словечки. — Я думаю, мы так и сделаем. Все равно на днях мы собирались бежать в прерии. Точно, Сань? 

Санька молчал. В прерии он, конечно, собирался, но как-то так, не взаправду, что ли... А так попробуй удери — мать с ума сойдет от горя, да и отец тоже... 

Кимка, угадав, что творится в неустойчивой душе Меткой Руки, самолично решил судьбу закадычного друга: он согласен! 

Сенька вопросительно посмотрел на Саньку. Не согласиться, подумал тот, сочтут трусом и предателем. А в тр ý сах он щеголять не собирался. Согласиться же значило огорчить родителей. Как тут быть? 

— Ну, — торопил Сенька, — будем считать, что согласен? 

— Считайте, — вздохнул Санька, — только как же быть с Ленкой? Ведь они убьют ее, если мы не помешаем. 

— Законно, — подхватил Кимка, — мы их выследим и... 

— Выследить-то выследим, — нахмурился Сенька, — а что дальше? А дальше будет вот что: знамена с траурными лентами и четыре гроба... и песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой». 

— Тогда... тогда обо всем, что мы знаем, надо сообщить в НКВД» Санькиному отцу, а уж он-то сумеет защитить и Ленку, да и врагов всех выведет на чистую воду. — И Кимка победоносно посмотрел на приятелей. 

— Лучше напишем письмо дяде Сереже Бородину, папиному помощнику, — поправил Санька. 

— Почему письмо? — возмутился Кимка. — Сами выложим: так, мол, и так... 

— И тогда прощай, Одесса! — Сенька сердито поджал красивые, девичьи, губы. — За нами установят наблюдение, чтобы мы какой-нибудь фортель не выкинули... Санька дело предлагает. Изложим все в письме и подпишемся: Трое неустрашимых. Или — СКС, что означает — Санька, Кимка, Сенька. 

На том и поладили. 

— Значит, собираемся завтра в полдень на «Аладине», — еще раз напомнил Сенька, когда мальчики добрались до дома и стали прощаться. — Захватите с собой наличные капиталы и провизию, дня на три. Об оружии я уж не говорю, нож должен быть у каждого. Итак, до завтра! 

Гамбург неуверенно огляделся, словно бы не зная, куда направить свои стопы, потом, махнув рукой, двинулся по направлению к купальне. 

— Стоп! — остановил его Кимка. — Ты разве живешь не в общежитии? 

— В общежитии. 

— Так оно в другой стороне. 

— Ну и што. Мне туда не с руки. Могила наверняка пронюхал, где я живу. А на тот свет торопиться смысла нет! 

— Так айда ко мне! — обрадовался Кимка. — Матка на вахте, до утра не вернется. Отчима третий день собаками не сыщешь — загулял. Сами хозяева: захотим — маткину кровать разберем, на перине дрыхнуть будем, захотим — на балконе расстелим. 

— А ты где живешь? 

— Да вот же в этом доме, — Кимка указал пальцем на ближайший трехэтажный дом, — на самый верхотуре. Вон тот балкон видишь? Наш!.. 

— Коли так — заметано! — согласился Сенька. — Будем спать на балконе. Люблю под открытым небом!.. Двинулись? 

— Потопали! — согласился Санька, с трудом скрывая зависть. Ему хотелось, чтобы Сенька пошел ночевать к ним, но он, знал, что его родительница в восторг от этого не придет. А потому печально сказал: 

— Я тоже в этом доме живу, только в другом подъезде и не на третьем, а на первом этаже. 

— Плохо, — посочувствовал Сенька. 

— Зато они целиком квартиру занимают, — вступился за друга Кимка, — из двух комнат... У Саньки отец на нашем заводе «шишка». 

— Это хорошо, — согласился Гамбург, — только ты, Санька, смотри, о наших планах не проболтайся! 

— Могила! — поклялся Санька. 

— Где Могила? — испугался Мститель Черного моря. Но, сообразив, что это всего лишь клятва, страшно сконфузился. Мальчишки рассмеялись. 

— Если бы вы знали Степку с мое, вы бы не так еще струсили, — уверил их Сенька. — Однако спать пора! 


ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Подзоровы в доме № 21 в первом подъезде занимали угловую квартиру. Она состояла из двух небольших комнаток и довольно просторной кухни, которую хозяева в будни использовали как столовую. Квартира была солнечной и веселой и по тем временам считалась шикарной. Три окна ее глядели на восток, два — на север и одно — на запад. 

Спаленка, отданная Саньке в личное владение, косила одним глазом на север, другим на запад. На западе безумолчно плескалась озорная Воложка, гудели баркасы и тарахтели моторки, на севере пенились сады «частного сектора» и могуче гремел судоремонтный завод «Октябрь» — краса и гордость Заячьего острова. 

Санька часами мог торчать у окон, жадно впитывая в себя запахи и шорохи реки или любуясь могучими корпусами заводских цехов. 

Удивительно напряженной жизнью жила Воложка и зимой и летом! Зимой ее извилистые берега давали приют караванам пароходов и барж, поставленных на мелкий ремонт. В излучине, возле купальни, новостройские мальчишки устраивали каток и с зари до зари сражались в хоккей! Летом по речке вверх и вниз сновали хлопотливые моторки и парусные лодки. В купальне плескались водоустойчивые, как утята, и черные от загара, как арабчата, новостройские сорванцы всех возрастов и калибров. 

...Санька с опаской посмотрел на окна — света не было, значит, мать уже спала, значит, быть грому и молнии. Отец раньше часа ночи домой не возвращается: уж такая у него беспокойная профессия. Врагов у Советского государства много — все капиталисты. Так что глядеть за ними приходится в оба. Особенно беспокойно стало после того, как власть в Германии захватили фашисты. Эти бандюги способны на любое грязное дело, вплоть до убийства и поджога. 

И уж если быть откровенным до конца, то Санька с Кимкой решили податься в прерии за тем, чтобы сделаться вождями индейских племен и взбунтовать против фашистов весь мир. Мальчишек разве кто послушает? Никто. А вождей поддержит каждый. 

Однако до мировой революции пока далековато, а наказание за ночную прогулку — вот оно, и Меткая Рука зябко передернул плечами. На время он забыл даже о «гордой, байроновской осанке». Сейчас он был обыкновенным нашкодившим мальчишкой, старающимся увильнуть от неминуемого наказания хоть на минуту. 

Санька прошелся под окнами раз и два, осторожно кашлянул. В квартире никакого движения — спят. Тогда Меткая Рука достал из-под крыльца прутик, специально спрятанный для таких случаев, и осторожно постучал им в окно. 

— Кто? — Голос у Марии Петровны сердитый и встревоженный. 

— Я, мам, — ответил Санька бодренько. 

— Сань? 

— Ага. 

Щелкнул выключатель, из окна хлынули потоки света. Сердце у паренька снова сжалось: сейчас мать подойдет к часам и... 

— Без пяти двенадцать! — ужаснулась Мария Петровна. — Это где же тебя носило? Бегом, паршивец, домой! 

«Хорошо Кимке, — вздохнул Санька, — никто его не ругает. И что я за разнесчастный человек — шага шагнуть не смей! Нет, к индейцам, и не откладывая!» 

— Чего застрял? — Мария Петровна подошла к окну, задернутому марлевой сеткой от комаров. 

— Тише, мам, соседи услышат. 

— Я тебе дам «тише»! — возмутилась Санькина родительница, но голос пригасила. — В собственной квартире шепотом разговаривать приходится! 

«Слава богу, кажется, пронесло! — обрадовался Санька. — Теперь на другое переключится...» 

Скрипнула обитая коричневым дерматином дверь, и Меткая Рука юркнул в кровать. 

— А ноги? 

— Что ноги? — невинно переспросил сын. 

— На чистейшую простыню с грязными ногами! И когда я только приучу вас к порядку! 

Пришлось идти мыть ноги. Ну как тут не поворчать? И Санька дал выход своему негодованию: 

Вчера вечером мыл, даже с мочалкой!.. И опять двадцать пять!.. 

— Мой, не переломишься! — рассмеялась Мария Петровна. — Где был-то? 

— Да тут, на терраске. Сказки рассказывали... про Василису Премудрую и про Конька-Горбунка... 

Уж что-что, а слабости своих родителей Санька знал назубок. И пользовался этим умело. Вот и сейчас о сказочках он сочинил для того, чтобы растопить в сердце матери остатки гнева. Мария Петровна — учительница русского языка и литературы — больше всего на свете любила устное народное творчество, или фольклор, как она называла. В юности в специальном журнале была даже опубликована ее работа — «Героика рыбацких сказок», основанная на местных материалах. Мария Петровна этим несказанно гордилась. Она почему-то считала, что сын ее станет собирателем русских народных сказок и прославится на этом благородном поприще. 

Иные планы были у отца. Тот видел в Саньке будущего командира Красной Армии и потому старался всячески закалять его. 

Хитрющий Санька не противоречил ни отцу, ни матери. Больше того, в выгодный для себя момент он вдруг объявлял, что начинает всерьез заниматься фольклором, или срочно записывался в спортивную секцию по стрельбе. Услышав о Коньке-Горбунке, Мария Петровна оттаяла. 

— И кто же у вас главный рассказчик? 

— Соколиный Глаз. То есть, Кимка Урляев, — не задумываясь, отчеканил Санька. 

— Не может быть! — Продолговатые, «индейские» глаза Марии Петровны стали круглыми от удивления. — Неужели этот сорванец способен на столь благородные порывы? Странно! Но... отрадно. Бывают, видно, в жизни чудеса, и Кимка — одно из них. — Поклонница фольклора настолько расчувствовалась, что позабыла даже пожелать сыну спокойной ночи. Но воспитанный мальчик сделал это сам. 

— Спи! — Голос у Марии Петровны дрогнул. 

— Сплю! — пообещал Санька, натягивая на голову одеяло. Но одно дело пообещать, другое — выполнить. Сколько Меткая Рука ни внушал себе: «Спать! Спать! Думать только о сне!» — ничего не получалось. Только на прошлой неделе усыплял всех желающих на сеансе одновременного гипноза заезжий факир. Санька сам тогда чуть было не заснул прямо на глазах переполненного клубного зала. А сейчас... Сон бежит от него прочь. Все его мысли крутятся возле Степки Могилы, которому «человека прихлопнуть легче, чем комара раздавить». А вдруг он их выследил? Кимке с Сенькой что — на третий этаж Степка не заберется. А к Саньке на первый — запросто. Полоснет по марле и — тут как тут! А отца все нет... 

Меткая Рука высунул из-под одеяла нос и вполглаза поглядел на окно — лезет! Так и есть — лезет!! Мамочка родная, что делать? Завопить? Весь дом всполошишь, конфуза потом не оберешься, если тревога окажется ложной. Да и голос пропал... Меткая Рука аж взвизгнул от боли. Тоненько зазвенели пружины матраца. Пальцы правой руки нащупали деревянную ручку, выгнутую лебединой шеей. 

«Топорик!» — обрадовался Санька. 

Отбросив одеяло, он полез под кровать. Глаза он зажмурил и потому сразу же стукнулся лбом о чугунную ножку кровати. 

Теперь он вооружен, теперь он готов сразиться не только со Степкой Могилой и с его дружком Яшкой, но и с самим Чемодан Чемодановичем! 

Санька вылез из-под кровати, подошел к окну. Марля цела. Под окном — никого. Из-за облака выглянула луна. Санька погрозил ей топориком. Остро отточенное лезвие засияло, как буденновский клинок, тот самый, что хранится у отца в сундуке вместе с бумагой, в которой написано: «За храбрость». 

На душе стало спокойно. Сразу потянуло ко сну. Сунув топорик под подушку, Санька, победно улыбаясь, смежил глаза, и мягкий вихрь подхватил его и понес над радужными от цветов полями и лесами. Все выше и выше. Санька поднялся чуть ли не до самого солнца. Дома стали игрушечными. Речки не толще мизинца. А где же их остров? Вот он. Только это не остров, а настоящий кит. А на нем... Кто это стоит на нем, уродливый, с тумбами-ногами, с гофрированными, как шланги камерона, руками и... с чемоданом вместо головы. Огромная пасть раскрыта. А в ней зубы, похожие на пилу... 

«Это и есть Чемодан Чемоданович! — догадывается Санька. — Что этот урод задумал?» 

А Чемодан Чемоданович размахивает кривыми ручищами, щелкает зубами. 

«Так ведь и слопать недолго! — ежится Санька. Но тут он вспоминает, что вооружен топориком. — Ага, — радуется Меткая Рука, — сейчас мы с тобой сразимся!..» 

Но чудовище не принимает боя. Чемодан Чемоданович тает, уменьшается в размерах прямо на глазах. Вот он превращается в маленького паучка, и ветер уносит его в реку... 

Вихрь поднимает Саньку над землей. Внизу огромный белый город. Море. Причалы. Неужели это Одесса? 

Меткая Рука опускается на пирс, возле которого на швартовых покачивается чайный клипер. Высокие белые паруса похожи на крылья чаек. Сейчас прозвучит команда, и океанский красавец двинется в далекий путь, к берегам Америки, где Саньку ждут не дождутся благородные индейцы. 

— Эй, капитан! — доносится с корабля, — проснись! 

«Кому это они?» — Санька оглядывается по сторонам. 

— Он не желает командовать нашим красавцем! — кричит боцман. 

«Да это же Яшка, — узнает Санька, — Степкин дружок. Как он сюда попал? Бесенок, ухмыляется». 

— Мальчишка мал, рано ему командовать кораблем, — кричит Яшка, — у нас есть свой капитан, Степка Могила! 

— Даешь Степку Могилу! — ревет команда. 

— Не выбирайте его, это бандит! 

— А мы выберем! 

Степка, зловеще усмехаясь, спрыгивает с борта корабля и надвигается на Саньку. 

— Ты мертвый!.. Мертвый! — шипит он, вонзая Саньке в грудь кривой турецкий нож. 

— Все равно я живой! Живой!! — орет что есть силы Санька и открывает глаза. Возле кровати стоит улыбающийся отец. 

— Ну и спишь ты, как мертвый, — говорит он, — насилу добудился. Что так? Или поздно лег? 

— Не-ет, — краснеет Санька. — Пап, — переводит он разговор на безопасную для себя тему, — а шпионов ловить трудно? 

— Нелегко, — усмехается старший Подзоров, прищуривая голубые с грустинкой глаза. 

— Тоже скажешь, «нелегко», а сам вон какой сильный и приемы специальные знаешь, — возражает Санька. — От тебя ни один бандит не уйдет! 

— Да, уж если дело дойдет до схватки, не оплошаю, — соглашается Григорий Григорьевич, — да только враги в открытый бой стараются не вступать... 

— Пап, а ты пятак пальцами согнуть можешь? Я в одной книге читал, так в ней герой не только пятак, железную кочергу в узел завязывал! 

— С Кочергой я, пожалуй, не справлюсь, а с пяком попробовать можно... 

Григорий Григорьевич выгреб из кармана горсть мелочи. Среди серебра и бронзовых «троек» с «семишниками» тускло поблескивал медный, «стеганый» пятак. Поместив его между средним и указательным пальцем, Подзоров-старший стал давить на середину большим. Пятак медленно, словно бы нехотя, стал прогибаться, сильнее, сильнее... 

— Идет! Идет! — заплясал Санька. — «Вот так мы — молодцы! Вот так мы — богатыри!» 

Сложив пятак вдвое, Григорий Григорьевич протянул монету сыну: 

— На, береги. Когда-нибудь расскажешь своим детям, какой у них был дед... 

— Вот здорово-то! — ликовал Санька, подбрасывая монету, — а что, если мне попробовать? 

— Попробуй, — поощрил отец, — только сначала сходи на кухню. 

— Зачем? 

— Каши поешь... 

— Я с тобой, как мужчина с мужчиной, а ты со мной, как с дитенком, — обиделся Санька. — А мне уж двенадцать! 

— Возраст у тебя, прямо скажем, преклонный!.. Торопись делать геройские дела, а то опоздаешь. 

— Опять смеешься! — Санька надул губы. 

— На холодец, — Григорий Григорьевич щелкнул сына пальцем по губе, — к завтраку в самый раз, с горчичкой!.. Ну, ладно, ладно, Еруслан Лазаревич, мир? 

Но Санька не хотел мириться: 

— А пистолет подержать дашь? 

— Дам, если умоешься за десять секунд. 

— Да я за три!.. Считай!.. — И Санька со всех ног бросился к умывальнику. 


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


Сенька и Кимка спали в эту ночь безмятежно, не то что Санька, хотя байковое одеяло, расстеленное ими прямо на ребристый настил балкона, и старая фуфайка в головах, казалось бы, райского отдыха не гарантировали. И тем не менее они блаженствовали. Зато пробуждение ребят было невеселым. 

В пятом часу утра с первыми проблесками зари громыхнула входная дверь и хриплый командирский бас пророкотал: 

— Татарский э-сс-кадрон, шашка наголо!.. 

Это вернулся из очередного «путешествия» Кимкин отчим. Он, растолкав мальчишек не очень ласковыми пинками, приказал им построиться сначала в одну шеренгу, потом в две. Ребята выполнили команду, правда, без особой охоты. Командир поворчал для порядка, пригрозил нерадивых посадить на гауптвахту и продолжил учение. Усадив «кавалеристов» на стулья, стал обучать их рубке лозы. 

Маленький, кривоногий, с черной повязкой на правом глазу, бывший буденновец выглядел довольно комично. Но Сенька с Кимкой не смеялись, они-то знали сколько настоящих геройских подвигов за спиной у этого человека. Не зря же Семен Михайлович наградил своего комвзвода именным оружием. Сейчас оно находится в музее. 

— Ему бы и орден дали, — Кимка с гордостью посмотрел на Сеньку, — если бы под Варшавой пулей глаз не выбило... 

А лихой вояка входил в раж: команда следовала за командой, и их надо было выполнять. В конце концов ребятам это надоело, и они, послав неистового комвзвода ко всем чертям, выскочили на лестницу, хохоча во все горло. А вслед им неслось: 

— Зарублю, дезертиры! Эс-с-ска-дрон, шашки наголо!.. 

Усевшись верхом на перила, Сенька с Кимкой скатились на первый этаж. 

В квартире № 21 приоткрылась входная дверь. В образовавшуюся щель выглянула заспанная физиономия пожарничихи. 

— Опять ты! Я вот тебе, окаянный, надаю по шеям, чтобы не будил людей ни свет ни заря!.. 

Кимка показал ей язык и выскочил на улицу. 

Улица встретила мальчишек солнечной тишиной. Все добрые люди еще досматривали сны, лишь в ближнем перелеске отчаянно пересвистывались птахи, да расфранченные петухи, выпячивая перед суматошными курами генеральские груди, хрипло голосили о том, что нынче суббота и те, кто не очень настроен попасть в праздничный суп, должны поскорее уносить ноги из курятников. 

— Сообразительный малый, — кивнул Кимка на огненного петуха, похожего на брандмайора, — так гордо тот нес свой гранатовый гребешок. 

— Ко-ко-ко! — сердито протарахтел Петька, наверное вспомнив стрелу, просвистевшую вчера у него над головой. 

— Узнает?! — съязвил Сенька. 

— Узнает... И как это я промазал? А какой красавец!.. 

— Чей? 

— Мамо его знает. 

— Мамо? Кто это? 

— Не кто, а поговорка такая! А петух вроде пожарничихин. Не злая тетя-мотя, а горластая — страсть! И хозяин ее — человек подходящий. Усы у него, как у Буденного, только потоньше. Шофером на пожарной машине работает. Взрослые зовут его почему-то Поддубным, а мальчишки — тараканом. 

— И такому человеку ты хотел причинить зло! — покачал черноволосой головой Сенька, сгоняя с лица невольную ухмылку. 

— Подумаешь, «зло»!.. Да у нее одних петухов пять штук, а кур так и не сосчитать! 

— Тогда ты молоток! 

— Может, тогда вон того нахала подстрелим? — загорелся Кимка, — гляди, как возле пеструшки увивается! 

— Не надо, шум будет, а нам это противопоказано! — Сенька с удовольствием выговорил новое словцо, услышанное недавно в больнице, куда Мститель заходил на профилактический медосмотр. 

— Куда потопаем? 

— На завод, — зевнул Сенька. — Минуток сто двадцать кимнем в садочке. До обеда поработаем, потом... Прощай, завод! Одесса-мама, здравствуй!.. Ночку перекатнуемся на «Аладине», а там — ду-ду! Заметно? 

— Заметно! 

Приятели двинулись через барханы, заросшие верблюжьей колючкой, по направлению к заводу. 

Поравнялись с приземистым, похожим на букву «п» бараком. Здесь жили «кумовья-пожарные». О них на заводе ходили легенды: любой из рядовых пожарных будто бы может проспать на одном боку, не переворачиваясь, до двух суток кряду. 

Пожарники в столь ранний час, конечно, еще спали. 

Неподалеку от низенького, в три ступени, крыльца был врыт турник. Под ним лежала двухпудовая гиря. 

Сенька по оттяжке добрался до перекладины и, зацепившись за нее правой ногой, дважды провернул «колесо». Кимка попробовал повторить этот фокус, но неудачно. 

— Корма тяжела, — констатировал Сенька. 

— Я больше балуюсь гирями, — Кимка схватился рукой за двухпудовик и, оттопырив нижнюю губу, дернул. Гиря слегка покачнулась, но с места не сдвинулась. А Соколиный Глаз, ойкнув, пояснил: 

— Растяжение. А так я ее правой запросто... 

Кончик утиного носа Мстителя дрогнул, словно его владелец силился удержать смех. Кимка подозрительно посмотрел на приятеля: «Нет, вроде не смеется...» 

— Кимка, давай забаррикадируем «кумовьям» дверь. 

— Давай. А чем? 

— Гирей. 

Соколиный Глаз опасливо покосился на двухпудовик, но Сенька успокоил: 

— Я же понимаю, что у тебя растяжение... А мы ее вдвоем, а? 

— Вдвоем, конечно, можно. А то рука... 

Приятели, потихоньку прикрыв дверь пожарки, 

широко распахнутую из-за жары, привалили гирю. 

— Сладких снов, лежебоки! — пожелали мальчишки на прощание и бодро зашагали к заводским корпусам. 

Вот и проходная. Но ребята на нее даже глазом не повели. Они еще не настолько «пали» в собственных глазах, чтобы, как все, ходить и выходить в ворота. У них существовали свои тайные лазейки, через которые на территорию завода могли проскальзывать лишь ящерицы да их собратья-мальчишки. 

Вот и лаз. Отодвинули доску. В неширокую щель сначала протиснулся Соколиный Глаз, потом Мститель. Доске возвратили первоначальное положение. Никто этой проделки не заметил, а если бы и заметил, махнул бы рукой — все равно от этих проклятых мальчишек не отгородишься ни забором, ни колючей проволокой! 

Заводской двор напоминал оазис из арабских сказок. Каких только сокровищ тут не было! Но Кимку с Сенькой они сейчас не интересовали. Глаза ребят слипались от сна. 

Возле механического цеха шумел листвой молодой зеленый садик. Тут были и белоствольные раскидистые тополя, и коричневые кружевные акации, и грациозные плакучие ивушки, и сладковато-приторный тутовник. Корневища деревьев утопали в роскошном клевере. 

Мальчики, жмурясь от счастья, растянулись под топольком и мгновенно захрапели. 

Заливистый гудок разбудил их ровно за десять минут до начала работы. Сладко потянувшись и протерев глаза рукавом, Сенька нехотя поплелся в цех, строго наказав Кимке: 

— Побудь здесь, никуда ни шагу! К обеду вернусь. — И с гордостью закончил. — Гаечный ключ завершать буду. Работа ой-ой какая точная! 

— Здорово! — позавидовал Кимка. — А пистолет ты выточить можешь? 

— Могу. Только сталь особую надо и чертежи... — Сенька присел на корточки и начал на земле палочкой вычерчивать детали пистолета. Проплыла красивая белокурая девушка в красной косынке. 

— Сенечка, поторапливайся! — бросила она. 

— Видал-миндал? — подмигнул Мститель. — Это Лена. Работает вместе со мной. Красивая? 

Кимка даже бровью не повел. 

— Комсомолка. Член заводского комитета, — продолжал Сенька, — отчаянная! 

Кимка сморщился, будто разгрыз гнилой орех, всем своим видом показывая, что «отчаянная» к девчонке относиться не может. Но вслух перечить не стал, даже поддакнул: 

— Рахат-лукум, а не девка! — И он закатил хитрющие глаза. 

Сенька расхохотался и легонько ткнул приятеля кулаком в бок. 

Снова запел гудок, и Сенька улепетнул в цех. 

Из открытых окон полилась вдохновенная песня труда: зажужжали токарные станки, защелкали длинными ременными языками трансмиссии, зашуршали, тоненько позвякивая, металлические стружки... 

— Хорошо жить на свете! — Кимка вдохнул полной грудью ароматный утренний воздух. И надо же: в таком вот расчудесном мире обретаются всякие Степки Могилы и Чемодан Чемодановичи! — Вспомнился фильм «Болотные солдаты». Концлагерь. Арестованные германские коммунисты. Злобствующая охрана в черных мундирах. Сейчас эти палачи воюют в Испании с испанским народом. И до чего же обидно, что им с Санькой было категорически отказано в поездке добровольцами на фронт, уж они бы там показали фашистскому отродью! Да, поздновато родились они на свет. Северный полюс и тот завоеван старшими. Ну где же тут проявишь свое геройство! 

Кимка достал из бездонных карманов галифе газету с портретом Чкалова. Эту реликвию Соколиный Глаз выменял у соседского мальчишки на самопал и берег теперь особенно свято. Разгладив портрет ладошкой, полюбовался им. Прищурился. Отвел газетный лист на вытянутую руку и... чудо! С газетной страницы на него глянули знакомые ребячьи рожицы. 

— А что, мы смогли бы! — прошептал Кимка. Неожиданно припомнился разговор бандитов. «Ленка? Комсомолка? Постой, а не та ли это девушка, что окликнула Сеньку! Комсомолка. Даже член заводской ячейки! Неужели это ей грозит смертельная опасность? Не может быть, — постарался он успокоить себя, — откуда подонки могут знать эту девушку?» 

Появился Сенька, с ним об руку шла давешняя белокурая красавица. 

— Кимка, дуй сюда! 

Соколиный Глаз сделал два неуверенных шага и застыл как столб — до того его поразила мягкая, лучистая красота девушки. У нее была ладная спортивная фигурка, лицо большеглазое, с тонким, слегка вздернутым носиком. Кимка невольно потрогал свою «кнопку» и вздохнул. Сейчас бы ему тоже хотелось быть ладным и красивым, как Санька Подзоров. 

— Ты чего? — похожий на грачонка Сенька ехидно хихикнул: — Уж не влюбился ли? Точно!.. Лена, в тебя. 

Девушка рассмеялась. Не только круглые щеки, но и длинная гусиная шея у Соколиного Глаза стали малиновыми. 

— Да ты не стесняйся, чудачина, — ободрила девушка. — Давай знакомиться. У меня брательник в деревне вроде тебя. — И Лена ласково дернула Кимку за выгоревший соломенный вихор. — А завтра приходите с Сенечкой в гости, чай с медом пить будем. Мама прислала... Живу я в общежии. Сенечка знает. — И, кивнув Кимке на прощание, заторопилась куда-то по своим делам. 

— Страсть башковитая! — изрек Гамбург. — На рабфаке учится. Может, великой педагогиней будет. 

— А что, и будет! — согласился Кимка. — Сень, ну ты иди, а то нагорит еще... А я подожду. 

— Жди! — И Гамбург твердым шагом рабочего, знающего себе цену, направился в инструменталку. 

В целом мире вряд ли сыщется место, равное по богатствам заводскому двору. Кимка огляделся. Всюду сверкали невероятные сокровища: обрезки трубок, винты и фланцы, гайки и обрывки цепей. Из этих штук можно смастерить любую машину — хоть самолет, хоть подводную лодку. И — жми на моря-океаны, открывай неоткрытые острова и материки, воюй до победного конца с несправедливостью. 

Каждый мальчишка, окажись на месте Кимки, со всех ног кинулся бы к наваленным огромными кучами сокровищам и стал бы запихивать в карманы все без разбора. Урляев же от соблазна воздержался. Он чувствовал себя почти взрослым и вел себя по-взрослому. В данный момент он нуждался в холодном оружии, вот он и будет искать это оружие. Кимка приблизился к горе металлолома: уж здесь-то он непременно разживется мечом-кладенцом или еще чем-то. 

Засосало под ложечкой. «Мы же не завтракали», — вспомнил Кимка. Достал из кармана горбушку ржаного хлеба, густо посыпанную солью, разломил пополам. Большую половину спрятал в карман для Сеньки, меньшую взял себе. Расправившись с горбушкой, подошел к водопроводному крану, напился. Заглянул в бочонок с дождевой водой. Состроил рожицу своему отражению. Скуластое лицо, с узкими плутоватыми глазами и с крупным квадратным лбом ему не понравилось. 

«М-да, — вздохнул Кимка, — на конкурсе красоты последнее место обеспечено! — И тут же успокоил себя: — А что красота? Она мальчишке как рыбе зонтик. Голова бы работала». А на голову он не жалуется, котелок у него варит, почти как у академика. Это признают не только Кимкины дружки, но и Подзоров-старший. А уж он-то в людях разбирается! 

На душе просветлело. Кимка запел: 
		Красота — не высота, 


		С нею только маята. 


		Ведь с лица не воду пить, 


		И с корявым можно жить! 


Под руку подвернулся стальной ломик, подобрал его: пригодится ковыряться на свалке. Прежде чем приступить к поискам меча-кладенца, скороговоркой выпалил заклинание: «Что упало — отыщись, что пропало — появись!» 

Кимка в бабушкины сказки не верил и суеверным не был, но ритуалы всяческие соблюдал. Так, на всякий случай! А вдруг... 

Кимка считал себя везучим и довольно обоснованно: на верхнем резце у него поблескивало небольшое перламутровое пятнышко — счастливая отметина. Мальчишки Кимке безумно завидовали, и другой на его месте непременно возгордился бы, а Урляев ничего, хоть и хвастался отметиной, но в меру. 

Соколиный Глаз, три раза плюнув через левое и три раза через правое плечо, приступил к поиску. Он догадывался, что в куче ржавого железа пулемета он не отыщет, а тем более пушку. И тем не менее, если бы вдруг его ломик ненароком зацепил двенадцатидюймовую гаубицу, удивляться бы не стал. 

Лихо орудуя ломиком, Урляев в один момент разделался со слежавшимся верхним слоем металлических стружек. И — о чудо! — рысьи глаза мальчишки обнаружили в ненужном хламе настоящий разводной ключ, который почему-то принято называть французским. Ощупал находку со всех сторон: ключ оказался исправным. Пригодится! 

Принялся копаться в старье с еще большим энтузиазмом. 

Раз! На свет божий появляется складной ножик с костяной ручкой, но без единого лезвия, зато с настоящей маленькой отверткой. Сунул находку в карман, стал рыться еще рьянее. Но удача, как видно, изменила ему: Фланцы, болты, гайки... — тоже сокровища, да не те. Меч-кладенец — вот чего жаждала его душа. 

«Может, это потому, что копаю без системы? — Кимка запустил пятерню в густищий чуб. — Думай, командир, думай!.. Ага! А что, если дело повести так: сначала копать с севера на юг, затем — с востока на запад? Годится? Годится!» 

Пролито уже семь потов, а кладенца все нет. Железная гора разворошена чуть ли не до основания. 

«Хватит решетом воду черпать, — шепчет Кимке усталость, — приляг на траву, отдохни...» 

«Как бы не так! — ершится Кимка, — мы от своего не отступаемся! — Урляев переводит дыхание. — А что, если задать себе урок? Скажем, сделаю тридцать гребков, потом отдохну... Годится!» 

Когда урок выполнен, Кимка к тридцати набавляет еще тридцать, потом еще... еще... 

Наконец его упорство было вознаграждено: из-под затертого листа наждачной бумаги вывернулась затейливая рукоятка финского ножа. Кимка набросился на нее, как орлан на глупого севрюжонка. 

«Вот оно — ГЛАВНОЕ!» 

Урляев рванул рукоятку на себя, и на солнце засиял тремя остро отточенными гранями великолепный стилет. 

— Хо! Теперь я вооружен до зубов! «И-хо-хо! Бутылка рому на ящик с мертвецом!» Разводной ключ тоже пригодится в пароходном хозяйстве. 

Кладоискатель, спрятав сокровища на груди, заторопился к заветному тополю, под которым они с Сенькой недавно так сладко спали. Прилег на траву и стал рассматривать находку. Наборная пластмассовая ручка с двух концов опоясывалась медными кольцами. На них из-под налета окиси с трудом проступали какие-то рисунки. Кимка потер медяшку о суконную заплатку на левом колене и ахнул: на нижнем кольце были выгравированы шесть щук, заглатывающих друг друга с хвоста. На верхнем — три парящих орла, с крестами в лапах. Лезвия стилета рассекались узкими желобками. «Для стока крови», — вздрогнул Кимка. 

Да, стилет делала чья-то опытная в преступлениях рука! 

Кимка завернул находку в обрывок старой клеенки и заткнул ее за пояс. Ремень у Урляева шикарный — настоящий флотский, с медной литой бляхой, на которой выдавлены якорь, спасательный круг и пятиугольная звезда. 

Пропел гудок. Из цехов заструились людские ручейки. Вот они, слившись в один поток, устремились к входным воротам. А Сеньки все не было. 

«Заработался парень!» Кимка и сам был бы не против попотеть за слесарным верстаком, однако не сейчас. 

Заводской двор опустел, а Гамбурга все не было. Кимка забеспокоился: «А вдруг его вообще уже нет в живых!» Степке Могиле человека убить — что комара прихлопнуть!.. «Да нет, — отметал он страшные мысли. — На завод Степка не рискнет заявиться, люди же кругом». 

Прогромыхала порожняя вагонетка. Ухнул где-то паровой молот. 

«Скорее бы!» 

Кимка подкрался на цыпочках к окнам инструментального цеха и тут же отскочил. По ушам хлестнула чья-то злая ругань, после чего Сенька собственной персоной появился на подоконнике. 

— Бежим! — крикнул он, соскакивая на траву. 

Мальчики кинулись к знакомому лазу. Но Кимка успел-таки обернуться, он увидел, как вслед за Сенькой на траву высигивает широкоплечий бритоголовый человек, с острыми, как буравчики, глазами. 

— Я те, паразит, покажу, как крутиться на складе! Опять чего-нибудь слямзил! — длинной очередью выстрелил бритоголовый. 

— Не брал я ничего! — огрызнулся Сенька. — Лучше в своих карманах пошарь! 

— Я те пошарю!.. Намедни тоже ничего не брал, а одной штуковины я до сих пор не нахожу! — Увесистая дубовая чурка просвистела над Сенькиной головой. 

Мальчики поддали прыти. В один момент они достигли лаза. Оттянуть доску и нырнуть в щель тоже времени много не потребовалось. Вдогон просвистел увесистый булыжник. 

— Сурьезный мужчина! — поежился Кимка. 

— Наш завскладом, — буркнул Сенька, — Софрон Пятка, жмот каких свет не видывал. У-у, куркуль! — погрозил Гамбург воображаемому противнику кулаком. — Однако, Кимка, нам надо поторапливаться. Санька на «Аладине» небось нас уже ждет. 

— Двигай, кочегарная сила!.. Полный ход! — Кимка замахал руками, изображая пароходные колеса. 

— Сначала в магазин завернем, — уточнил Сенька маршрут, — купим сахара, колбасы, хлеба... 

— А деньги? 

— Вот! — Сенька покрутил перед Кимкиным носом трешницей. 

— Украл?! — охнул Кимка. — У гололобого. 

— Дура! Я золота не крал... а тут... тьфу! — Сенька сморщил утиный нос, будто готовился заплакать. — Скопил... а ты!.. 

Кимка сконфузился: 

— Прости, Сень! Я не хотел обидеть... 

— Ладно уж, — смягчился Сенька, — жмем на полный! Машины, вперед! 


ГЛАВА ПЯТАЯ


Санька грустил: ему не хотелось удирать из дому. Великолепная Одесса и таинственная Америка не казались уже такими привлекательными, как представлялись еще вчера. Понимал, что родители будут волноваться, жалел их, ведь они так хорошо к нему относятся. Отец утром даже настоящий пистолет, браунинг, дал подержать, предварительно вынув из него патроны. А мать? О ней и говорить нечего. Приметив, что ее единственная отрада заскучал, засуетилась, захлопотала, пытаясь предугадать каждое желание сына. Так и ходит возле Саньки, так и воркует: 

— Может, у тебя головонька болит? Нет? Покажи язычок. Так я и знала, белый!.. Желудочек засорился! 

И Санька, готовый зареветь от жалости к себе, покорно пьет пурген и ложится в постель. 

— Денька два-три полежишь, и все как рукой снимет! — выносит окончательный приговор Мария Петровна. 

Санька попытался опротестовать такое решение, уверяя родительницу, что он здоров, но это не помогло. 

— Господи, да у него и нервы не в порядке! — всплеснула руками Мария Петровна. — Вот что улица делает! А кто виноват? Конечно же этот сорвиголова Кимка Урляев!.. Нет, голубчик, отныне на прогулки — только по расписанию!.. — Разгневанная Мария Петровна удалилась на кухню. 

Поняв, что ареста не избежать, Санька пришел в ужас: если только он не улизнет из дому, друзья сочтут его дезертиром. Самым распоследним человеком на свете!.. Что же делать! «Шевели, храбрый разведчик, мозговыми извилинами, шевели!» 

Санька скосил глаза на часы. Ходики равнодушно тиктакали, подвигая стрелки к роковой цифре двенадцать. Ровно в полдень Меткая Рука поклялся быть на «Аладине»!.. На цыпочках Санька подкрался к двери, но Мария Петровна перехватила его и снова уложила в постель, предложив скушать — на выбор — пирожное «наполеон» или шоколадку с орехами. 

— Не хочу! — буркнул Санька, лихорадочно отыскивая выход из создавшегося положения. Вдруг его осенило! — Мам, — позвал он слабым, умирающим голосом Марию Петровну, — колбаски хочу! Есть у нас колбаса? 

— Сейчас, голубчик, сейчас, Санечка! — Мария Петровна принесла на тарелке — с парусной яхтой (любимой Санькиной тарелке) тоненький ломтик французской булки и два кружочка чайной колбасы. — Кушай, дорогой, кушай! 

— «Кушай»! — скривился Санька. — Нужна она мне такая! 

— Какая? 

— А такая, без жира! 

— Но ведь ты с жиром не любишь! 

— Кто это сказал, что не люблю? Это я без жира не люблю, а с жиром еще как ем!.. Вчера мне Кимка дал кусочек попробовать этой... как ее. Забыл. Но только очень вкусная!.. 

— Может быть, такая! — Мария Петровна показала краковскую, копченую. 

— Не-ет! — запротестовал Санька. — Та была полукопченая, и сало — не крупными дольками, а маленькими!.. Мам, сходи в магазин, купи такой колбасы! 

— А будешь есть? 

— Буду! 

Мария Петровна обрадовалась: хоть что-то сынок захотел скушать! Схватив сумку, она помчалась в магазин. 

— Не вставай только, — наказала она перед уходом. 

— Ладно, — пообещал Санька, — не встану. 

— А чтобы ты не удрал, я запру квартиру на ключ, — и, хитро улыбнувшись, Санькина мама дважды повернула ключ в двери. — Не скучай, я скоро... 

Санька скорчил кислую мину: 

— И так никуда бы не делся! Но уж если вам хочется, — махнул он рукой, — запирайте! 

Не успела Мария Петровна сойти с крыльца, как «больной» уже был на ногах. Достав из кладовки старый отцовский рюкзак, вытряхнул из него все свои сокровища: игрушечный кортик, оловянный револьвер, почти взаправдашний, остов мелкокалиберного пистолета — монтекристо, порванную футбольную камеру и сломанный фотоаппарат «Юнкор». Сунув «револьвер» в карман, а монтекристо заткнув за пояс, зашел на кухню. Распахнул шкаф, где хранилось съестное, и стал соображать, какие продукты им могут понадобиться в дороге. 

Бросил в рюкзак буханку белого хлеба, туда же полетели комки рафинада и кольцо только что забракованной копченой колбасы, две пачки чая и здоровенный кусок свиного сала. 

«Кимка с Сенькой разыграют, — решил Санька. Сам он сала не ел и есть его не собирался. — Чего бы еще прихватить? Может, ванильных сухарей? Точно. — Вслед за салом в рюкзак отправился полотняный мешочек с сухарями. — Теперь, кажется, все!..» Вот только вооружение у него вроде слабовато. Будущему мореплавателю без кортика не обойтись!.. 

Взгляд Меткой Руки задержался на полуметровом кухонном ноже. «Чем не шпага? Возьму!» 

Завернув тесак в клеенчатый фартук, запихал и его в рюкзак. 

А теперь — прощай, родимый дом! Свидимся ли еще когда? Кто знает! У Саньки защипало в носу. Он прошелся по квартире, заглянул во все излюбленные уголки, погладил особенно милые сердцу вещи. На какое-то мгновение задержался возле письменного стола... 

«Бедные мама с папой!.. Как они будут горевать. Подумают еще, что их сынок утонул во время купания...» Нет, это слишком жестоко. Он должен избавить родителей от излишних тревог. Вырвав из тетради чистый лист бумаги, Санька торопливо набросал: 


«Дорогие папа и мама!


Меня не ищите и не беспокойтесь. Ухожу в моряки. Вернусь через год, не раньше. 

    
Ваш сын Александр». 


Положил лист на видном месте. Постоял минутку, что-то соображая, потом добавил: 


«Целую...». 


И нацарапал какие-то закорючки, должные изображать подпись. 

Выставил из окна марлевую сетку и выпрыгнул на улицу. 


ГЛАВА ШЕСТАЯ


Когда Соколиный Глаз и Мститель, нагруженные провизией, подошли к «Аладину», их остановил грозный окрик: 

— Стой! Кто идет? Стрелять буду! — и полуметровая стрела угрожающе повела металлическим жалом в сторону дерзких пришельцев. 

Мститель попятился. Но Соколиный Глаз, гордо отставив правую ногу в сторону и подбоченясь, презрительно бросил: 

— Соколиный Глаз и Мститель Черного моря не боятся ничьих угроз! Но сейчас они стоят на тропе дружбы и оставлять ее до поры не намерены. Мы пришли к Меткой Руке выкурить трубку мира!.. 

Стрела опустилась. 

— Меткая Рука всегда рад Соколиному Глазу и его брату — Мстителю! Проходите к огню в моем вигваме. На вертеле жарится только что подстреленный бизон, а в кувшине играет веселящий напиток!.. 

— Смотри, как чешет, прямо как по писаному! — восхитился Мститель Черного моря. — Вот это память!.. А как книга-то называется? 

— «Последний из могикан». Саньке мать подарила на день рождения. А сочинил ее писатель Фенимор Купер. — Кимка сделал ударение на последнем слоге, и Санька, обладавший не только прекрасной памятью, но и великолепным слухом, поморщившись, поправил приятеля: 

— К ý пер, а не Куп é р. 

— Пусть Куп é р, — согласился Кимка, — только это не по-русски, а по-американски... Ну, да ладно. Ты вот что, Куп é р, спускай поскорей веревку, то есть легкость, провизию примешь! 

— Айн момент! 

Старый, но еще крепкий легкость, с шишкой на конце, просвистел в воздухе. Санька бросил его, как ковбои лассо. И если бы Соколиный Глаз не увернулся, петля захлестнула бы его. 

— Эй ты, красуля, — взревел вождь краснокожих, — за такие штучки карточку попросить могу! 

Однако на Саньку эта угроза совершенно не подействовала. С Кимкой он мерился силами не раз и не два, и все у них выходило вничью, так что пугаться ему было нечего. Впрочем, Соколиный Глаз тоже военных действий открывать не собирался. Вместе с Сенькой он хлопотал возле мешка с провизией, помогая опутывать «пудовик» морскими петлями и узлами. 

— Вира! — наконец скомандовал Сенька. 

— Есть, вира! — Мешок поплыл вверх. 

— Как на военном корабле, — одобрил Кимка, подкручивая воображаемые усы. Он изображал из себя бывалого капитана — глядите, мол, и мы не лыком шиты! — Боцман, свистать всех наверх! По местам стоять, с якоря сниматься! — подал он отвальную команду. И, сунув в рот милицейский свисток, издал такую отчаянную трель, что дружки зажали ладонями уши. 

— Вот это дал! Чуть барабанные перепонки не вышиб, — похвалил Санька. 

— Наверное, в Гамбурге было слышно, — добавил уважительно Сенька, — до сих пор в ушах горох перекатывается. — И он затряс головой. 

Похвалы для Соколиного Глаза — как суконка для медяшки: чем их больше, тем больше сияние. Санька попробовал взять реванш: 

— Предлагаю провести стрелковые занятия, — сказал он, — будем бить из лука по мишеням. Кто «за»? 

— Дело стоящее, — поддержал Сенька. — Толковые луки найдутся? 

— Запросто. — Санька приволок три богатырских лука и три колчана стрел. 

Сенька почтительно осмотрел полуметровую оперенную стрелу, потрогал пальцем кончик металлического наконечника — острый ли? — и изрек: 

— Экстра-класс, аллюр три креста! — Оттянул тетиву: — Упругая! 

— Любую фанеру, как бумагу, просаживает на двадцать шагов, — заверил Санька. 

— А петухов? — сострил Сенька. 

— Запросто, — рассмеялся Санька, — и сразу в суп! 

— Я же не нарочно, — начал оправдываться Кимка, — и потом... с первой же получки обещаю купить пожарничихе не петуха, а даже страуса. А что, — ухватился Кимка за столь блистательную идею, — и куплю! 

— Тогда уж лучше крокодила, — съехидничал Сенька. 

— Почему крокодила? — обиделся Кимка. 

— Забот меньше и прокормить легче. 

— Легче? — подыграл Санька. 

— Ага. Крокодил — животное непривередливое. Для него и непослушные мальчишки — лакомство... 

— А-а, — рассмеялся Соколиный Глаз, — а я думал... 

— Мальчики, а не закусить ли нам, пока нас самих не слопали? — предложил Сенька. — Кто «за», поднимите руки. Я голосую двумя. 

Вверх взлетело еще четыре руки. Санька с Кимкой почувствовали, что они голодны, как никогда. 

Расстелив несколько газет на верхней палубе, вывалили на них все свои запасы. Сенька с Кимкой начали с хлеба и сала. Они ели удивительно вкусно, азартно и в то же время весело. Глядя на них, решил приобщиться к «хохлацкой еде» и Санька. До сих пор от одного вида сала его начинало тошнить. А тут вдруг, что называется, слюнки потекли... 

Куснул — понравилось. Куснул еще: 

— Сила! 

— А ты с лучком, с лучком! — посоветовал Кимка. — Еще вкуснее. Держи луковицу!.. 

Санька последовал дружескому совету. Ничего — не умер, лишь слезы из глаз потекли... 

«Жаль, мама не видит, — с грустью подумал он, — вот бы порадовалась!» Покончив со шпиком, принялись за колбасу. Санька с Кимкой явно стали сдавать, зато Сенечка только-только начал разворачиваться. 

— Ешьте, майки не лопнут, — сострил он, — потом... от еды не похудеешь. Лучше переесть, чем недоспать, лучше переспать, чем недоесть... 

Пример Гамбурга подействовал на друзей ободряюще. Они поднатужились и благополучно покончили с колбасой... 

Завершив трапезу, около получаса валялись на палубе — приходили в себя. Потом стали готовиться к стрелковым состязаниям. Подновили мелом круги на мишенях, приладили фанерные цели к рубке. 

— А денек, — охнул Санька, — как на заказ! 

— Тропинки Козларога! — щегольнул Кимка знанием географии. 

— Козерога, — поправил Сенька, — ах ты, ученик-мученик! 

— Почти ударник! — изрек Санька. 

— Па-а-дума-ешь, ака-де-ми-ки! Па-а-смотрим, кто из нас на деле чего стоит! — и Кимка первым подошел к боевой позиции, обозначенной меловой черточкой. Пробормотав себе под нос: «Ветер, ветер, не чуди, стрела в десятку попади», а может быть, что-нибудь другое, Соколиный Глаз тщательно прицелился и отпустил тетиву. Стрела с мягким жужжанием полетела в цель. Раз! 

— Единица! Единица! — закричал Санька. — Теперь я!.. Учись, Соколиный Глаз, как сердце врага пронзают на деле! 

Помусолив палец, поднял его, определяя направление и силу ветра. 

— Понятно, целить надо на два пальца правее «яблочка»... 

Запела Санькина стрела. Все трое бросились к мишени. 

— Десятка!.. «Яблочко»!.. Поздравляю! — Гамбург от души пожал Саньке руку. Победитель церемонно поклонился: 

— На том стоим! 

— Покрепче, чем из самопала! — восхищался Кимка, рассматривая двадцатимиллиметровую фанеру, пробитую насквозь. 

— Экстра-класс! — изрек Сенька. — Амба-карамба-якорь на дне!.. Тут я пас. С таким снайпером тягаться не берусь... Зато я ножом могу! 

— Ха, удивил! — Соколиный Глаз упер руки в бока: — Да ножом пырнуть всякий дурак сможет!.. 

— А вот и не всякий! — вскипел Мститель. — Я за пятнадцать шагов!.. У кого есть нож? 

— Сейчас принесу. — Санька нырнул в носовой отсек. Когда он поднялся на верхнюю палубу с кухонным тесаком в руке, Кимка с Сенькой чуть не умерли от смеха. 

— Этой «машиной» только дрова колоть, — сквозь слезы выдохнул Сенька. 

— Или вместо якоря бросать! — проржал Кимка. — Ох, Меткая Рука, ну и отмочил!.. 

Санька нахмурился: 

— Ничего смешного не вижу. Нож как нож!.. А у вас и такого нет... 

— У нас? У меня? — возмутился Соколиный Глаз. — А это что?! — и он выхватил из-за пояса стилет, сорвал клеенку, и... мальчишки ойкнули от восторга: 

— Вот так штука! 

Сенька, осмотрев стилет со всех сторон, задумчиво промолвил: 

— Софроновский... Как он к тебе попал? 

— На свалке нашел. 

— А Пятка на меня грешил. — Сенька положил стилет на ладонь ручкой вперед и, отсчитав от мишени пятнадцать шагов, занял боевую позицию. 

— Командуй! — сказал он Кимке. 

— Внимание, — напыжился счастливый обладатель стилета, — приготовиться!.. Пли! 

Сенька резко взмахнул рукой, и стилет полетел к цели. 

Дзинь! — клинок по рукоятку ушел в фанеру. 

— Знаменито сработано! — Кимка аж присвистнул. — Точность, как в аптеке на весах! 

— А ну, дай я попробую, — встряхнул золотистым чубчиком Санька. 

— Сначала я, — отрезал Кимка. 

— Почему ты? 

— Потому что потому, дом в дыму, дымы в дому! 

Санька надул губы: 

— Если твой стилет, так ты и задаешься, да? 

— Хватит, петухи, — развел Сенька наскакивающих друг на друга дружков. — Без обиды, бросим монету. Орел или решка? 

— Орел, — буркнул Санька. Монета взлетела вверх. 

— Орел, — объявил Гамбург. 

— Жилда на правду вышла, — Санька, успокоенный, приступил к метанию. Но из всех его стараний -ничего не вышло. Стилет ударялся в фанеру или плашмя, или рукояткой. 

Кимке не повезло тоже. Как он ни пыжился, как ни изловчался — ни одного попадания в цель. 

— Ежедневная тренировка нужна, — пояснил Сенька. — Поначалу и у меня не получалось... Давайте поупражняемся. 

Когда упражнения со стилетом надоели, мальчишки стали играть в потерпевших кораблекрушение. Они излазали все баржонки, только на «Марата» взобраться не решились — а вдруг там Степка Могила и днем отсиживается!.. 

Сколотив из обломков топчанов плот, часа два катались по Воложке. Незаметно подкрался вечер. Едва солнце зацепилось за гребни островерхих бугров, похожих на шапки кочевников, как храбрость у мальчишек начала убывать с поразительной быстротой. Вдруг ни с того ни с сего командирские приказы стали отдаваться приглушенными голосами. Глаза ребят помимо их воли начали косить в сторону «Марата». 

Первым не выдержал Кимка: 

— Пора на «Аладина», — угрюмо буркнул он. — Как бы не напороться на этого. 

Урляев даже не рискнул назвать бандита по имени. 

Перспектива подобной встречи не улыбалась даже Меткой Руке, о Мстителе же и говорить не приходилось. У того, что называется, давным давно язык прилип к гортани. Боязливо поглядывая в сторону Степкиного логова, мальчишки бодрой рысцой затрусили к своему «линкору». На «Аладине» они себя почувствовали почти в безопасности. 

Расстелив курточки на главной палубе возле самого фальшборта, ребята затаились. 

Вечерний воздух густел. Все предметы вокруг стали менять свои привычные очертания. Лезвия чакана распухли и укоротились. Ветлы, закруглившись, стали походить на шары, потом шары приплюснулись и превратились в гигантских ежей... 

Усилилось стрекотание кузнечиков, заквакали, забулькали болотные соловьи — лягушки. 

— Н-да, — шепотом протянул Санька, — скорее бы уж ночь кончалась! 

— Тсс! — побледнел Кимка. — Спугнем «дичь» и... ничего не узнаем!.. 

— «Не узнаем, не узнаем!» — передразнил Сенька. — Придавят, как котят, и пикнуть не успеем... 

«Плохи наши дела, — подумал Санька, — и зачем только я удрал из дому!..» 

Темнота стала черной и вязкой, как смола. Где-то по соседству заухал филин. 

— Не к добру это, — дрожащим голосом произнес Кимка. 

Чирикнул скворец. 

— Что за наваждение! Откуда ему взяться в столь поздний час? 

Под чьими-то тяжелыми ногами жалобно захрустел чакан. Кимка пополз к трюму. 

— Куда? — цыкнул Сенька. — Дезертируешь! 

— Не-е... Я... за... салом... проголодался чего-то... 

— Так мы его съели. 

В это время сиплый басок спросил: 

— Ты, Могила? 

— Я, Чемоданыч. 

— Один. 

— Один? 

— А Яшка? 

— Возле Ленки хороводится. Следит, чтобы к энкаведешникам не пошла... 

— Не пойдет, — отрубил бас. 

— Кто это? — спросил Санька. Хотя он все еще трусил, но не так, чтобы ничего не соображать. Разведчик, таящийся в сердце каждого мальчишки, уже дал о себе знать. 

Раньше других победил свой страх Сенька. Во-первых, он был на целый год старше своих приятелей, во-вторых, трудная самостоятельная жизнь давно уже научила его не терять головы в самом опасном положении. Глядя на друзей, ободрился и Кимка. 

— Так кто же эти двое? — спросил он у Сеньки. 

— Могила и какой-то Чемодан Чемоданович... Голос будто знакомый... а точно вспомнить не могу... Однако хватит болтать — сюда движутся! 

Действительно, бандиты, продолжая обсуждать свои преступные планы, подходили к «Аладину». Вот они остановились как раз напротив наших смельчаков. 

— Так, берлога, говоришь, надежна? Никто не тревожил? — прогудел незнакомец. 

— Никто, — почтительно ответил Степка, — если не считать проклятого пацанья. Целый день тут крутились, в моряков играли. Хотел турнуть Их, да отступился... 

— И правильно сделал, — одобрил Степкин собеседник. — С перепугу растрезвонили бы кому не след... А нам афиша как попу гармонь на похоронах! 

«Проклятое пацанье» лежали ни живы ни мертвы. Они внутренне ликовали, благословляя свою прозорливость, удержавшую их от лазания на «Марата». Уж в своем логове Степка не постеснялся бы с ними разделаться! А Чемодан Чемоданович продолжал: 

— Ох уж и попрыгают теперь энкаведисты, особенно их апостол — Подзоров! 

Санька похолодел: речь шла об его отце! Что ему угрожает? Может, враги задумали на него покушение? Как им помешать? Как? 

Бандиты замолчали. 

— А ты уверен, что там не сорвется? — наконец многозначительно спросил Степка, когда игра в молчанку ему надоела. — Откровенно говоря, твоя затея мне не нравится... Политикой она припахивает. А за такие дела — шлепок полагается. А мне житуха еще не надоела. 

— Не робей, воробей, бог не выдаст — свинья не съест! Дело верное, сам минировал. Яньке останется лишь крутнуть машинку... А плата такая, что и во сне тебе не снилась!.. Золотом. 

— А Янька не сдрейфит? 

— Не рискнет ослушаться. Знает: за такое горло перерву! 

— А что, если комсомолочка уже побывала у чекистов? 

— И что? Она толком ничего не знает. Одни дога-дочки. Но довольно болтать, еще накаркаешь беду! 

— А если она не того, как ты говоришь, — продолжал свое Степка, — так умнее без мокрого дела отвалить. Пусть живет на радость папе с мамой. 

— Не твоего ума дело! Сказано — пришить, значит, пришьешь, и точка! 

Притаившиеся мальчишки страшились перевести дыхание. А сердца их колотились с такой силой, что казалось, вот-вот выпрыгнут из груди. 

«Лишь бы благополучно выбраться из этой переделки, — дал себе клятву Санька, — ни в какую Одессу не поеду. Буду теперь вести себя так, как и должно воспитанному мальчику. Пропади пропадом все путешествия и приключения!» 

Примерно те же мысли одолевали и Кимку с Сенькой. 

У Соколиного Глаза вдруг ужасно зачесалось между лопатками. А Меткой Руке ни с того ни с сего захотелось чихнуть. Ребята заерзали. Железный кулак Мстителя ткнулся сначала в бок Соколиному Глазу, потом — Меткой Руке. Мальчишки снова замерли. Кимка, чтобы отвлечься от чесания, решил на ощупь изучить устройство карманного фонарика. Санька тоже прикладывал все силы к тому, чтобы подавить в себе позывы к чиханию, но безуспешно. Едва Чемодан Чемоданович повторил ржавым голосом приказ о том, что Ленку надо «пришить», Санька чихнул. А Кимка — то ли с испугу, то ли от неожиданности — нажал кнопку фонарика. Яркий луч света, скользнув по фальшборту, впился бандитам в лицо. 

— А-а! — взревел Могила. — Нас подслушивают!.. 

Незнакомец, оказавшийся на поверку Софроном Пяткой, сунул руку в карман пиджака: 

— Засада! 

— Убьют! Бежим! — заорали в один голос Соколиный Глаз и Меткая Рука, устремляясь на четвереньках к спасительному носовому люку. 

— Мальчишки! — определил по голосам Степка. — Ну, теперь-то они у меня попляшут! 

Сенька, и на сей раз не поддавшийся панике, мягко, по-кошачьи скользнул к носовому отсеку. Кимка и Санька уже дрожали в своем «штабе». Сенька захлопнул над головой стальную крышку и закрепил ее изнутри тремя болтами. Едва он успел- это сделать, Как по палубе затопали окованные железом каблуки. 

— А ну, тараканы, выползай на свет божий! — приказал Степка. — Найду — хуже будет! 

Санька с Кимкой понемногу оттаивали от страха: выходит, Могила не знает, где они прячутся, и вряд ли догадается. 

Сенька, прильнув глазом к щербинке в горловине люка, пытался рассмотреть, что же происходит на палубе. Степка носился по всему кораблю как угорелый. 

— Фонарик засвети, — посоветовал Софрон. 

Тьму вспорол узкий клинок света. Могила обшарил капитанскую каюту, заглянул в рубку, потом — в кормовой кубрик и, не обнаружив даже следов настырного пацанья, пришел в невероятную ярость. 

— В форпике посмотри, — снова пробасил Софрон. 

Санька с Кимкой, подвывая от страха, полезли под слани. Они решили, что теперь все кончено, что теперь им от бандитского ножа не уйти. Зато Сенька держался молодцом. Он быстро и четко орудовал гайками с ушками — барашками, подтягивая поплотнее плиту над головой. 

Когда Степка, сыпля отборнейшие ругательства, ухватился за края крышки и потянул на себя, плита даже не шелохнулась. 

— Нашел! Здесь они! — заорал бандит. 

— Свяжи их и затолкай под слани, — посоветовал Чемодан Чемоданович, взбираясь на корабль. 

— Да они закрылись изнутри. Откройте! — Степка замолотил по крышке подкованным каблуком. — Хуже будет! 

— Цыц! Весь остров на ноги поднимешь! — осадил Софрон своего компаньона. — Сейчас мы их выкурим! 

Теперь струхнул и Сенька: там, где грубая сила терпит поражение, торжествует сила ума. А то, что Чемодан Чемоданович — «тонкая штучка», Сенька уразумел давно. 

Гамбург чиркнул спичкой, чтобы еще раз убедиться в неприступности крепости. А при столь скудном освещении что он мог увидеть? Согнувшихся в три погибели дружков? 

— Дай фонарик, — попросил Сенька у Кимки. 

Соколиный Глаз молча достал из бездонного кармана плоский четырехугольник карманного фонарика и протянул Сеньке. Вспыхнул свет. Гамбург внимательно ощупал лучом и стены и потолок. Он искал оружие для защиты. Наткнувшись на Санькин тесак, обрадовался: это как раз то, что может защитить. Следуя примеру товарища, вооружились луками и стрелами и Кимка с Санькой. 

— Одолжи стилет, — попросил Сенька. 

— Сейчас, — Кимка схватился за пояс, полез в карманы, обожженный внезапной догадкой, что стилет потерян. Но где? Ну конечно же там, на палубе, во время бегства. Не осознавая, что он делает, Кимка кинулся к выходу, бормоча: 

— Сейчас я его найду! Он здесь неподалеку... 

— Очумел? — прикрикнул на него Сенька: — На тот свет захотел? Так мы тебе не компаньоны! Сиди и не рыпайся, медуза каспийская! 

Кимка подчинился. Подчинился безропотно, как молодой солдат подчиняется многоопытному генералу. Сам того не понимая, он сдал свои командирские полномочия другому мальчишке. Осознай он это, Кимка скорее бы дал себя сто раз расстрелять и повесить, чем вот так, без единого слова протеста, переместиться с первой роли на вторую. 

Клинок Степкиного фонарика снова заметался по палубе. Могила искал подходящий рычаг, чтобы выколупнуть своих маленьких врагов из их убежища. Вдруг бандит радостно воскликнул: 

— Вот ефто штуковина, вот ефто дяди Левина! 

— Чему радуешься? — прошипел Софрон. 

— Гля, что нашел! 

Софрон взял в руки Степкину находку и хмыкнул: 

— Мой стилет! Как он сюда попал? А-а... понимаю, Сенькина работа, как я и предполагал. Ну что ж, чем хуже, тем лучше, — изрек он афоризм собственного изделия. — Сгодится? — спросил он напарника. 

— Угу. По руке. 

— Значит, по Сеньке шапка? То бишь по Степке... — подбросил Софрон новую остроту. 

Степка, засунув находку под ремень, снова налег на крышку люка. Но болты держали ее крепко. 

— Зачем? — усмехнулся Чемодан Чемоданович. 

— Хочу выковырнуть тараканье отродье! 

— Зря. Наоборот, им надо помочь посидеть в железном «ящике» как можно дольше. Ну, суток пять-шесть... Если они за это время не подохнут с голода — их счастье. А подохнут — закон природы: «За что боролись, на то и напоролись». Тащи сюда якорь-цепь!.. Наваливай! — И Софрон, первым уцепив связку толстенных железных «бубликов», приволок их от брашпиля к люку, где забаррикадировались мальчишки. 

Оценив по достоинству выдумку старого дружка, Степка захохотал во все горло. 

— Чего регочешь? Помогай!.. 

Могила послушно присоединился к Софрону. Мальчишки тут лишь поняли весь ужас своего положения. Они попали в стальную мышеловку, из которой при всей их сообразительности выбраться будет трудно. 

— Счастливо загорать, голубчики! — злорадно попрощался с пленниками Софрон. А Степка добавил: 

— Кланяйтесь на том свете упокойным родственничкам!.. 

Преступники не спеша покинули корабль. 


ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Бандиты давно уже оставили «Аладин», а мальчишки все еще сидели как замороженные, боясь пошевельнуться. Им не верилось, что опасность немедленной расправы миновала. Хотя они и понимали, что накрепко заперты в стальной мышеловке, всерьез это как-то не воспринимали. 

Выберемся как-нибудь, рассуждали они, еды суток на трое хватит, вода тоже есть — полный чайник. Если ее экономно расходовать, как, скажем, во время кораблекрушения, то можно растянуть суток на пять. А уж за это время они что-нибудь да придумают, чтобы вырваться на свободу. Например, борта пропилят. А что, напильник у них есть!.. 

На душе стало веселее. Переглянувшись, они неожиданно расхохотались. 

— А Степка-то со своим ломом, как лисица возле винограда: мол, съел бы, да зелен! Так ни с чем и убрался! — Санька изобразил в лицах кряхтящего от натуги Степку. Кимка с Сенькой снова закудахтали в приступе смеха. 

— Степка-заклепка, дурья голова! — сочинил дразнилку Кимка. 

Сенька чиркнул спичкой — тускло засветился старый рыбацкий фонарь «летучая мышь». Над столом забрезжил желтый круг, тени по углам сгустились. Стало грустно и страшно. Все беды-печали вдруг предстали перед ребятами в полную величину. Впервые реально увиделись и враги — не книжные, не кинодраматические злодеи, а настоящие, готовые наяву совершить опасные преступления — поднять на воздух завод и убить девушку. И об этом знают пока лишь они — три юных узника. Надо действовать, надо предотвратить подготовленное преступление. А для этого им предстоит прежде всего освободить самих себя. Но как? 

Гамбург подвесил «летучую мышь» к потолку, зацепив ее крючком за поперечную стальную балку — по-морскому бимс. Бегло осмотрели стены и пришли к единодушному решению: выход возможен лишь через горловину люка. 

— Что же будем делать? — спросил Санька, обращаясь скорее к самому себе, нежели к друзьям. 

— А вот что, — вспомнил о своих командирских обязанностях Кимка, — во-первых, нам следует повстречаться с Санькиным отцом и рассказать ему о Степке и о Чемодан Чемодановиче. 

Во-вторых, надо выследить бандитов и обезоружить их. Ну, а если они станут сопротивляться, — Соколиный Глаз от важности раздулся, как рассерженный индюк, — тогда... тогда мы их уничтожим, как класс, — ввернул он сравнение, позаимствованное у лектора-международника. — В-третьих же... 

— В-третьих и в-десятых, — перебил Кимкино водолейство Сенька, — эти вопросы мы решим лишь при одном условии: если сумеем выбраться отсюда. — И он принялся откручивать гайки-барашки, удерживающие выходную крышку изнутри. Откинув ослабленные болты, попробовал приподнять крышку, упираясь в нее спиной — ничего не вышло. На помощь поспешили Кимка с Санькой — та же картина. 

— Ломиком надо попробовать, ломиком! — подсказал Сенька. 

Среди хлама, наваленного под топчанами, отыскался не то что «ломик», а добротный стальной лом. Поддели им крышку, дернули — ни с места. 

— Разве осилишь!.. Пудов двадцать навалено, не меньше, — буркнул Сенька. — Итак, естественный вариант выхода отпадает, остается... 

— Не-нор-маль-ный! — выпалил Кимка. — Так давайте искать его! 

— «Искать и найти, отступить, но не сдаться!» — процитировал Санька слова одного из героев популярной детской книги. 

Мальчики все еще храбрились, но на душе у них было темно и мрачно: а что, если они в самом деле выйдут отсюда только тогда, когда их отыщут? Враги к этому времени выполнят свои преступные планы и удерут на край света! Неужели они не успеют спасти Лену и не предотвратят взрыв на заводе? 

— Идея родилась! — вдруг объявил Сенька. 

— Выкладывай свою идею! — поощрил Кимка. — Если стоящая — к ордену представлю! 

— Иллюминатор! — ткнул Сенька пальцем в борт. 

— Иллюминатор? Но он же приварен! 

— Попробуем высадить стекло, — охотно объяснил Гамбург. 

— Вряд ли из этой затеи что-то выйдет, — упорствовал Кимка, — штормовая волна почище стукает по нему, а ничего, не лопается, даже царапин нет. 

— А может, все-таки попробуем, — подал голос Сенька, — шансов на удачу мало, и все-таки... 

— Что ж, попытка не пытка, — согласился Урляев, вручая Сеньке увесистый молоток. 

— Начнем? — Сенька поплевал на ладони, чтобы рукоятка крепче держалась, и бухнул что было сил. 

Яростный звон, и... молоток, вырвавшись из Сенькиной цепкой руки, просвистел над головами мальчишек, как крупнокалиберный снаряд. Подбежали к стеклу — ни одной царапины. 

— Повторим? — упавшим голосом спросил Гамбург. 

— Дохлое дело, — возразил Кимка. — Впрочем, валяй! 

Сенька снова ударил по стеклу, и тот же плачевный результат. Сеньку сменил Кимка, Кимку — Санька. Измотавшись, прилегли кто где и уснули. 

Фителек «летучей мыши», привернутый Сенькой из экономии, поморгал-поморгал и погас 

Вокруг ни шороха, лишь тяжелые вздохи ребят да их неясное сонное бормотание. 

Саньке снился удивительный сон. Будто они с отцом вдвоем едут на моторной лодке в дельту Волги, в заповедник. Могучая река в потоках солнца кажется великанской мостовой, выложенной драгоценными камнями. Камни-самоцветы сияют, всеми цветами радуги. Отец весел. Смеется. 

«Пап, — говорит Санька, — а ты про Степку, знаешь?» 

«Знаю», — отвечает старший Подзоров. 

«А про Чемодан Чемодановича?» 

«Тоже. Это бакланы». 

Санька пытается возразить, он хочет отцу рассказать о подслушанном разговоре и не может. Не может потому, что он уже не мальчик, а пеликан. 

Моторная лодка сворачивает в соседнюю речонку, а Саньку-пеликана несет на отмель, где угольно-черная стая бакланов азартно хлопает крыльями. 

«Гуррай! Гуррай!» — хохочут ловкие птицы. Их растянутая цепочка смыкается все тесней и тесней. 

«Выгоняют воблий косяк на отмель», — догадывается Санька. Ему тоже вдруг захотелось воблы. Он приближается к бакланам, но бакланий вожак злобно замахивается на него крыльями и кричит на своем языке: 

«Вррраг! Вррраг!..» 

«Да это же Степка, — узнает Санька-пеликан бакланьего вожака. — Сейчас я его утоплю, — решает он, — ведь я больше его и сильнее». 

К Степке на помощь спешит еще один баклан. «Чемоданович, — узнает его Санька. — Ничего, я и с двумя управлюсь!..» 

Доносится стук моторки, значит, отец рядом, значит, поможет. 

Санька смело нападает на двух противников. Бакланы бьют его жесткими клювами в ребра, но почему-то не больно. Санька тоже наносит удары и... просыпается. 

«Никак, утро?» Луч солнца, проникший в кубрик сквозь толщу иллюминатора, заставил Саньку зажмуриться. Сенька с Кимкой еще спали. Растолкал их. 

— Подъем! Да вставайте же, засони! Утро же! 

— Как утро? — удивился Кимка. — Ведь мы только-только... 

— А так, — уточнил Сенька, заглянув в иллюминатор, — скоро уже полдень. — Неумытый, с черным хохолком на макушке, сейчас он как две капли воды походил на молодого селезня. 

Санька фыркнул. 

— Ты чего? — спросил «селезень», 

— Да так, сон смешной приснился. 

— Твой что, вот мой, — перебил Кимка, сладко потягиваясь. — Ни за какие коврижки не поверите, но факт... Будто, — он хохотнул, — будто пожарничиха справляла свадьбу. И за кого бы, вы думали, она выходила замуж? — Кимка хитро прищурился. — А? 

— Ну, наверное, за своего мужа, — не очень уверенно сказал Сенька. 

— Как бы не так, — возразил Кимка. — За петуха! За того самого, которого мы съели... 

Сон был настолько неожидан и нелеп, что Санька с Сенькой онемели. Они сидели с открытыми ртами и обалдело хлопали глазами. Но вот Санька неуверенно хихикнул. И тут, словно по команде, все трое скорчились в приступе хохота. Они булькали, квакали, кудахтали не менее получаса, пока, обессилевшие, не свалились кто под стол, кто на топчан. 

Опомнившись, снова приуныли. Им даже завтракать расхотелось. 

— «Искать и не сдаваться! — вяло напомнил Санька, — найти и победить!» 

— Надо искать лазейку, — опять-таки первым обрел мужество Гамбург. — Надо простукать все листы обшивки. Не может быть, чтобы «Аладина» списали на корабельное кладбище за здорово живешь. Я знаю, на старых кораблях корпус до того изнашивается, ткни его пальцем — и дыра готова... Осматривать будем по секторам. Каждый выбирает участок по душе. 

— Чур, мое днище! — И Кимка победно поглядел на друзей: уж если где листы железа и протерты, то конечно же в днище. 

— А я обследую борта, — заявил Гамбург. — Тебе, Саня, достаются водонепроницаемые переборки. 

Вооружившись молотками и напильниками, принялись шкрябать и выстукивать каждый сантиметр темницы. Кимка вскоре обнаружил «подозрительный» лист, но, чтобы прорубить его, мальчикам пришлось бы потратить не день и не два, а целую неделю. 

Тут провозишься до нового года, — вздохнул Санька. Он заканчивал осмотр носовой переборки. 

— Ну, положим, не до нового года, — возразил для порядка Кимка, — а дня три потребуется наверняка. 

Помолчали. 

— Братцы, а что, если нам «рыцарский» турнир устроить за круглым столом? — намекнул Санька на завтрак. 

— Я «за». — Сенька поднял кверху правую руку. 

— Присоединяюсь, — важно изрек Кимка. 

Ели молча и вяло, хотя и были голодны. 

— В нашем распоряжении остаются считанные часы, — сказал Санька, снова принимаясь за работу. 

Его примеру последовал Сенька. Кимка же прилип к иллюминатору. За стеклом покачивались камышины. 

— Ни одной живой души! 

Сдвинув топчан, Санька отодрал лист картона, прикрывающий водонепроницаемую переборку, и глазам своим не поверил: перед ним на уровне груди прикрепленная к фланцу шестью болтами сияла огромная заглушка. 

— Ре-бя, — почти шепотом произнес Санька, — я, кажется, нашел... Нашел! Ей-ей, нашел! — заорал в полный голос, когда чуткие пальцы его ощупали болты и гайки, удерживающие стальной круг заглушки. 

— Точно! — присоединились к нему Сенька и Кимка, еще не полностью поверив в реальность скорого освобождения. 

— А куда эта лазейка нас выведет? — осторожно спросил Кимка Саньку, когда тот, вооружившись разводным ключом, начал орудовать у заглушки. 

— Куда? В мазутный бункер. 

— А вдруг он с мазутом? — поосторожничал и Сенька. 

— Порожний. Я в него лазал, гарантирую. — И Санька победно посмотрел на друзей, как бы говоря: «Ну, бродяги, признавайтесь, кто вас выручил из беды?» 

Кимка и Сенька облегченно вздохнули. 

— Если говорить начистоту, то я в такую удачу почти не верил, — сознался Гамбург. 

— Ха! А вы думаете, я не боялся? — неожиданно даже для самого себя сознался Соколиный Глаз. — У меня до сих пор мороз по коже разгуливает. А ты, Сань? 

Меткой Руке хотелось малость пофасонить, сказать товарищам по несчастью, что он ни капельки не трусил, но не смог. Вместо этого он сказал: 

— Мне и сейчас еще не по себе... Успеем ли! 

— Успеем! — Сенька профессионально ощупал заржавевшие болты. — Керосин у нас есть. Сейчас мы их подмажем, и закрутятся как миленькие! 

Обильно полив гайки керосином, попросил: 

— Разводной ключ! 

Санька подал, тот самый, что Кимка отыскал на заводской свалке. 

— Пойдет? 

— Годится. 

Началась война с гайками. 

Первая контргайка пошла на удивление легко. Зато основная гайка никаким усилиям не поддавалась. На шишковатом лбу Сеньки выступили градины пота. 

— Давай помогу, — подступился Кимка. Навалились вдвоем, гайка скрипнула, но не повернулась. Соскочил ключ. 

— Откручивай другие, — посоветовал Санька. — И давайте работать по очереди. Когда выдыхается один, его подменяет отдохнувший, и так беспрерывно. 

На том и порешили. 

Санька проработал около часа. Он разделался с тремя контргайками и одной гайкой. Сдавая вахту Кимке, он обронил небрежно: 

— Сильно не нажимай, гайка любит деликатное обхождение. 

— Ладно, уж как-нибудь «уговорю» ее! 

И действительно, после незначительной возни одна из гаек поддалась Кимкиным усилиям, за ней пошла вторая... А вот третья — ни в какую!.. 

Уж Кимка и так к ней подступался и этак, а она ни с места!.. 

Выбившегося из сил Соколиного Глаза сменил Гамбург. Но и ему не повезло. Ключ попал снова в Санькины руки, но... и Меткая Рука потерпел полное поражение... 

А день уже подходил к концу. Ребят стало лихорадить: из-за каких-то двух проклятых гаек они могут опоздать, и бандиты без помех совершат свое черное дело!.. Как быть? 

— Хлопцы, и какие же мы ослы! — неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу Сенька. — Зубила у нас есть? 

— Угу! 

— Срубим болты, и дело с концом!.. 

— Что же ты раньше не подсказал! 

— А вы? Вы о чем думали?! — огрызнулся Гамбург. — Молчали бы уж! 

Наконец последний болт, а точнее, гайка разрублена и заглушка снята. Мальчишки торопливо вылезают на палубу. 

— Свобода!.. 

— Мы свободны! — орут они, отплясывая барыню. 

Стояла та неопределенная пора суток, которую принято называть вечером, хотя сумерки уже переплавились в темноту. 

Наплясавшись до седьмого пота, мальчишки стали соображать, что к чему. 

Где сейчас враги? Что они делают?.. Надо их перехватить. 

— Вооружены все? — спросил Соколиный Глаз, и сам же ответил: — Все! 

Действительно, Санька с Кимкой держали в руках луки и колчаны со стрелами, у Сеньки за поясом торчал кухонный нож. 

Камышово-чаканные джунгли остались позади, мальчики поднялись на вал. Здесь их пути-дороги расходились. Как было обговорено заранее, Санька должен был бежать к отцу и сообщить ему о замыслах Чемодан Чемодановича и его сообщников. А Кимка с Сенькой отправлялись на поиски бандитов. 

Домой Саньке идти не хотелось. Он тоже мечтал принять участие в поимке преступников. Разве Кимка с Сенькой без него справятся! И потом, когда друзьям грозит смертельная опасность, разве может он отсиживаться у мамы за спиной! Нет, такой вариант Саньку не устраивал. Но что же делать? Не пойти нельзя — Чемодан Чемоданович может действительно устроить на заводе «фейерверк». Подготовлен взрыв какого-то важного цеха, знает ли отец об этом? Санька не уверен, ведь Софрон говорил так убежденно... 

А вот если бы ему поговорить с отцом и снова присоединиться к Сеньке с Кимкой, было бы здорово! Но на такое чудо надеяться не приходится. Разве от мамы теперь удерешь! 

Так и не придумав ничего обнадеживающего, Санька порысил к сиявшему огнями поселку. А его боевые друзья направили свои стопы в парк, к могучему зеленому массиву, где заводской духовой оркестр расплескивал мелодию старинного вальса «На сопках Маньчжурии». Ведь именно там и условились встретиться Чемодан Чемоданович с Яней и Могилой. 


ГЛАВА ВОСЬМАЯ


Низкое густо-синее небо, в крупных звездах, казалось нарисованным. Санька зажмурился и тряхнул головой, до того все выглядело придуманным. 

А здорово было б, если бы все, что он пережил за последние сутки, оказалось сном. Санька даже дышать перестал. Вот сейчас он откроет глаза и... окажется дома, в собственной кровати, и никаких бандитов наяву не было и нет! 

Но колючка, впившаяся в босую пятку, вернула его к действительности. Чемодан Чемоданович и Степка Могила, оказывается, живые люди, а не книжные герои, и времени они зря не теряют. Враги действуют! Надо действовать и пионеру Саньке Подзорову. И он снова зарысил к дому. Грызла совесть за то беспокойство, которое он причинил матери. Она, наверное, извелась вся от грустных дум: ведь Санька написал ей, что уходит в моряки. А на море всякое случается... И тут же он сам себя успокоил: не маленький... Гайдар в его пору уже воевал!.. 

Нет ничего удивительного, что Санька и его товарищи так страстно мечтали о подвигах. Они жили в сказочной стране — в стране героев, и жили в удивительное время. Вокруг ежечасно свершались величайшие чудеса: вступали в строй новые гигантские заводы и фабрики, организовывались новые колхозы. Вчера еще никому не известные смельчаки завоевывали стратосферу и Северный полюс. Рядом с именами Щорса и Чапаева стали произноситься имена Папанина и Чкалова, Стаханова и Гризодубовой... И в такое-то вот замечательное время, когда сам воздух был насыщен небывалым геройством, разве может мальчишка, пионер, плестись у событий где-то в хвосте! 

Чем ближе Санька подходил к дому, тем тверже было его решение: как только он выложит отцу о замыслах преступников, снова совершит побег из отчего дома, чтобы присоединиться к друзьям. Как ему удастся сделать это, он пока не знал, но верил, что удастся... 

А вот и окна подзоровской квартиры. Они ярко освещены. Конечно, отцу с матерью сейчас не до сна! Они, наверное, думают о своем пропавшем сыне, звонят во все концы города — на вокзалы и пристани, теша себя надеждой, что беглец вот-вот отыщется... Саньке захотелось ворваться в дом, закричать во все горло: «А я нашелся!» Обняться с отцом, приласкаться к матери. Но он этого не сделал. Солдатский долг взял верх над его сыновними чувствами. 

Пройдясь мимо окон, он попытался заглянуть в комнату, по которой метались силуэты отца и матери, но увидел очень немногое. Отец вышагивал из угла в угол по диагонали и резко жестикулировал. Мать сидела на тахте возле стены и покачивалась в такт отцовским словам. Саньке страшно захотелось услышать разговор своих родителей, и он до предела напряг слух. 

Точно, говорили о нем и его дружках. Вернее, говорил отец, мать же только жалобно вздыхала. Григорий Григорьевич внушал жене, что мальчики живы и здоровы и скоро найдутся. Следы ребят уже обнаружены... 

У Саньки защипало в носу. Ему до слез стало жалко не только отца с матерью, но и самого себя — ведь никто пока еще не знает, чем кончится поединок краснокожих с врагами! И он громко засопел. 

— Санька! — раздался чей-то крик, и тяжелая, сильная рука легла мальчику на плечо. — А мы тут с ног сбились, тебя разыскивая! Где это ты пропадал? 

— Дядя Сережа, — обрадовался Санька, — Сергей Николаевич, вас-то мне и надо!.. Отойдемте в сторонку, я вам все объясню... 

Санька понял: на этот раз сама судьба за него! Кто его мог до конца понять и по-свойски выручить, так это двадцатипятилетний Сергей Бородин, отцов помощник! Он был испытанным другом Меткой Руки, в этом Санька уже убеждался не раз. Бородин, а никто другой, катал его на мотоцикле. А кто научил нырять «щучкой»? Опять же он! 

И Санька, торопясь, а потому повторяя одно и то же по нескольку раз, поведал Сергею Николаевичу о заговоре Чемодан Чемодановича и о том, как они — Кимка, Сенька и Санька — задумали стать сначала моряками и индейцами, а потом знаменитыми революционерами. 

И про чудесные города Гамбург и Рио-де-Жанейро тоже рассказал, не забыл и про Мадрид с Барселоной. 

— Об остальном, я думаю, вы сами догадались! — закончил Санька. — Соколиный Глаз с Мстителем сейчас выслеживают бандитов. — И Меткая Рука задал от Бородина стрекача. — А я присоединяюсь к ним! — крикнул он на бегу. — Передайте папе с мамой, чтобы не беспокоились!.. 

— Стой, Санька! Вернись! Зайди хоть мать успокой, паршивец! — Бородин кинулся было за мальчишкой вдогон, но тот затерялся среди амбаров и амбарчиков. И Сергей Николаевич повернул к дому Подзорова-старшего, не сердито поругивая мальчишек: «Спутали нам все карты, «пинкертоны», надо поспешать, а то заварят такую кашу, что за сто лет не расхлебаешь!» 

О Софроне Пятке и его сообщниках чекисты знали давно. Но до времени их не брали, не брали потому, что ожидали прилета к Чемодан Чемодановичу особо важной птицы из Ирана. Но в чем-то чекисты, как видно, просчитались. События повернулись так, что Софрона и его дружков следовало арестовывать немедленно. Бородин сердито стукнул кулаком о ладонь. И надо же, в их разработанный до мелочей план вклинились мальчишки! Придется перестраиваться на ходу! 

Больше всего Бородина беспокоила судьба Лены. Значит, враги проследили-таки, когда она заходила к ним в отдел, чтобы поделиться своими подозрениями о Софроне Пятке. И за это решили расправиться с ней. Смело!.. 

И хотя одному из чекистов поручено охранятъ девушку, Бородин нервничает — а вдруг!.. Разве за всем усмотришь! 

Сергей Николаевич постучался в дверь подзоровской квартиры. 

«А молодцы мальчата! — невольно улыбнулся он, думая о Саньке. — Даже о приметах не забыли: Чемодан Чемоданович — квадратный, гололобый» с бычьей шеей. Брови лохматые, как наклеенные. А ведь точно!.. Могила повыше своего шефа, но помозглявее, рябоватый. На груди наколка — спасательный круг и русалка. На правом предплечье наколка — могила с крестом и надпись: «Не забуду мать родную...» 

...В «парке моряков» по воскресным дням народу пушкой не прошибешь. Старички приходят сюда подышать озоном и полюбоваться великолепными розариями, молодежь — потолкаться на танцплощадке под духовой оркестр, народ солидный — чтобы забить «морского козла» или посмотреть кино. Ну а мальчишки присыпают сюда дружными ватагами, поиграть в казаков-разбойников, пофигурять и пофокусничать. Здесь между отрядами поселковых и новостройских происходят стычки и сражения. И горе побежденным! Их ожидает позорное купание — в одежде — в затончике, где всегда скапливается разный мусор, сдобренный толстым слоем мазута. 

Санька, отправляясь в парк один, рисковал оказаться «утопленником». Так победители дразнят искупанных побежденных. Но это его не остановило. 

Мальчишеские стычки и соперничество казались ему сейчас пустяками, не заслуживающими серьезного внимания. Ведь это всего-навсего лишь игра! 

А сейчас жизнь требовала от него настоящего героизма и продуманных действий. 

Возле входных ворот стояли караульные поселковых мальчишек. Узрев Меткую Руку, они ехидно заулыбались. 

«Быть потасовке, как не вовремя!» — как о чем-то постороннем подумал Санька. 

— Будем стыкаться? — подойдя к противникам, деловито спросил он. — Только давайте побыстрее, а то мне некогда. 

— Торопишься выкупаться? 

— Ага, — согласился беззлобно Санька, готовый добровольно выполнить позорную процедуру, лишь бы поскорее обрести свободу. 

Мальчишки опешили. Они знали Меткую Руку как храброго бойца, а тут... непонятно! 

— Так будем драться или нет? 

— А тебе, правда, некогда? 

— Честное пионерское, под салютом! 

— Ну, если так... Тогда плыви по своим делам, стыкнемся как-нибудь в другой раз, мы тебя знаем, ты парень храбрый, — сказал тот, что постарше. 

— Вот спасибо! — просиял Санька, — а то... 

— Не за что. Вот когда в следующий раз вздуем, тогда и благодарить будешь!.. 

— Ладно, — согласился Меткая Рука, ныряя в толпу гуляющих. 

— Эй, Махотка, — окликнул он знакомого паренька, — Кимку не видел? 

— Не-е, — промямлил Махотка, — а на чо? 

— «На чо»... Горячо!.. Шашку вешать на плечо! — оттарабанил Санька, поворачиваясь к изумленному парнишке спиной. 

В парке три аллеи. Одна, по-над рекой, для влюбленных, средняя, со скамейками и розариями, «маменькина» — для людей солидных и третья, самая густая, — мальчишечья, иначе ее еще называют «аллея соловьев-разбойников». 

По этой-то аллее и устремился Санька в поисках друзей. Чуть ли не на каждом шагу встречались знакомые мальчишки, и каждому из них Санька задавал неизменный вопрос: «Кимку не видели?» И ответ следовал тоже неизменный: «Не видели!» 

«Надо разведать у танцплощадки. Уж Лена-то наверняка там побывала, а значит, и Соколиный Глаз с Мстителем крутились». 

А вот и танцевальная площадка — деревянный блин метров двадцати в диаметре, огороженный зеленым штакетником. Неподалеку раковина — будка для музыкантов. «Духовики» стараются вовсю, дуют в свои сверкающие трубы, не жалея сил. Особенно самозабвенно стучит барабанщик. Он с такой силой хлопает колотушкой по желтому боку огромного барабана, что тот аж подпрыгивает на сцене. Кто-кто, а уж мальчишки могут такое оценить по достоинству. Они толпятся возле раковины и подбадривают барабанщика дельными советами: 

— Так, Гоша, лупани еще разок, пускай народ повеселится от души! 

И Гоша старается. И танцоры стараются вовсю. Деревянный блин забит до отказа. Вокруг штакетника двойным кольцом выстроились болельщики. В большинстве это женщины, которым перевалило за тридцать. Самим танцевать им стыдно — возраст не тот, а полюбоваться на других — в самый раз. Тут же развлекаются «дразнильщики», подростки. Эти тайно вздыхают о танцах, но на площадку их пока не пускают: дескать, рано еще, подрасти надо. И эти несостоявшиеся кавалеры, конечно, делают вид, что презирают и танцы и танцоров. Они каждый вечер упражняются в остроумии. Избрав для острот неловкого вальсера, мальчишки начинают изводить его «советами», как лучше наступать на ногу своей партнерше. Парень сначала не обращает внимания на эти остроты, потом пытается отшутиться, наконец, «дозрев», придя в высшую степень ярости, выскакивает с танцплощадки, чтобы расправиться с обидчиками, но тех к этому времени и след простыл. Такая игра называется «таскать козла за бороду». Кимка и здесь был заводилой. У дразнильщиков Санька и рассчитывал раздобыть нужные сведения о друге. И не ошибся — первый же мальчишка, к которому Меткая Рука обратился с вопросом о Кимке, ответил: 

— Соколиный Глаз просил тебе передать следующее: «Гололобый и его подручные увели голубку... Наверное, к Степкиному логову... Торопимся!» 

— И всё? 

— Всё. — Мальчишка недоуменно развел руками: мол, попробуй разберись в такой тарабарщине! — Что это значит, Сань, а? 

— Потом, — Санька хлопнул паренька по плечу, — некогда!.. Послушай, Шура, — так звали Санькиного собеседника, — скоро сюда придут мой отец и его помощник, Сергей Бородин, ты их знаешь? 

— Знаю. 

— Так передай им, что те, кого они ищут, на корабельном кладбище! Не забудь!.. 

— Будь спок, не забуду! 

Санька, не вдаваясь в более подробные объяснения, нырнул в «аллею соловьев-разбойников». С трудом продравшись сквозь заросли лоха, перемахнул через невысокий забор и оказался за пределами, парка. Сердце в груди его колотилось бешено и тревожно: «Лена!.. Только успеть бы спасти ее!.. Только успеть бы!..» 

Санька вышел на Капитанскую улицу, пересек ее. Минул Индустриальную. Деревянные жактовские особнячки остались позади. Вошел в тополиную рощу, минул Дом моряка, неуклюжее двухэтажное здание. За ним начался необжитый район «Китова хвоста» — камышовые джунгли. 

Отыскав Большую Медведицу, Меткая Рука по ее хвосту определил курс на корабельное кладбище и дунул туда что есть духу. 

За спиной послышался топот. Санька притаился. Из темноты надвинулись две мужские фигуры. 

— Только что маячил мальчишеский силуэт и пропал, — удивился знакомый басок. — Эй, краснокожий, откликнись! 

— Дядя Сережа, — обрадовался Санька, — это я! 

— Значит, не ошиблись, — подал голос второй мужчина, — мой беглец! 

— Па-па! — Санька обнял отца. — Надо спешить, там Лена... Они могут ее убить!.. Ты меня не прогонишь домой? 

— Да следовало бы! Но... обстоятельства не те! Показывай дорогу! Знаешь? 

— А то! — Санька повел. Теперь он шагал широко и уверенно, как шагают хозяева земли. Ой вы Даже запел свою любимую «Все пушки, пушки грохотали», если бы не боялся за Лену. 

— А с заводом как? — вспомнил он. 

— Что с заводом? Работает, как всегда, — ответил отец. 

— А они его не взорвали? 

— А мы, по-твоему, для чего службу несем? — усмехнулся Бородин. — Уж не считаешь ли ты, что врагов в нашей стране ловят одни мальчишки! 

— Что вы, дядя Сережа, — смутился Санька, — не считаю! 

— То-то же!.. А на заводе полный порядок. Да и не могло быть другого — мины были обезврежены нами давным-давно, а тот, кто собирался их взорвать, арестован. 

— И Чемодан Чемоданович? 

— Его возьмут на корабельном кладбище. Если, конечно, ты не возражаешь... За Леной вот только не уследили. 

— Кто-то крикнул, — насторожился старший Подзоров. 

Крик повторился. Бросились на зов. Длинноногий Бородин сразу же вырвался вперед. Лессовая пыльная земля под ногами мягко проседала. Вот и стена камышовых джунглей. 

— Стой, ни с места! Стрелять буду! 

— Свои! — крикнул Санька. Он узнал голос друга. 

— Пароль? — продолжал Соколиный Глаз. 

— Кимка, да это же я, Санька. А со мной папа и дядя Сережа Бородин. 

— Урра! Наши! — заорал Кимка. — А ну, вставай, — пнул он чернеющую возле его ног тушу. В ответ раздались жалобные стоны: 

— Ох, уми-ра-ю... Спасите!.. 

Вспыхнули фонарики. Они осветили удивительную картину: головастого Кимку с луком наготове и у его ног стонущего Степку Могилу. 

— Уми-ра-ю, — снова завел бандит. 

— Раньше времени не умрешь, — пообещал Бородин, поднимая за шиворот съежившегося преступника. 

— Что у тебя с рукой? — спросил Подзоров-старший, указывая на Степкину правую руку, пробитую полуметровой стрелой. 

— Вот он, паразит, прострелил ядовитой! — захныкал Степка. — Судить его за это... Ох, умираю... 

Кимка шепнул что-то Подзорову на ухо, и тот расхохотался. 

— А Сенька где? Лена? 

— Не знаю... — Кимка подозрительно шмыгнул широким вздернутым носом. — Там искать надо... — И он кивнул головой в сторону корабельного кладбища. — Этот говорит, что Софрон поклялся сам с ней рассчитаться... 

— Ну! — Бородин снова встряхнул Степку. — Говори!.. 

— А чего говорить-то, — запричитал Могила, — толковал я Пятке, не связывайся, мол, с девчонкой... Но разве он послушает!.. Вот и влипли... Ох-х, умираю!.. 

— У-у, желтопузик! — замахнулся Кимка на бандита. — Убивать других так ему не страшно, а как самого коснулось, заверещал «спа-си-те, по-мо-гите!» Глядеть тошно! 

Степка ссутулился. Ему захотелось сделаться маленьким-маленьким, совсем незаметным. 

— Вот что, — распорядился Григорий Григорьевич, — ты, Сергей Николаевич, вместе с Кимкой и Санькой отведешь арестованного к нам в отдел и временно посадишь на гауптвахту. А я — на корабельное кладбище. Думаю, что Лена с Сенькой там отыщутся... Итак, приступайте к выполнению боевого задания! С задержанного глаз не спускать ни на минуту! — Последние слова предназначались специально для мальчишек. 

— Есть! — козырнул Бородин. — Не беспокойтесь, Григорий Григорьевич, Степка в надежных руках!.. Бойцы, оружие взять наизготовку!.. 

Но краснокожих провести оказалось не так-то легко. Кимка с Санькой сразу же сообразили, куда ветер дует. Они поняли, что Санькин отец под благовидным предлогом отстраняет их от настоящего дела. И мальчики повели контрнаступление: 

— Дядь Гриш, а может, мы с вами? Товарищ Бородин и без нас со Степкой управится... 

— Конечно, пап! Дядя Сережа одним мизинчиком Степку прихлопнет, ежели чего... А мы на кораблях каждую щелку знаем... И потом, не можем же мы бросить своего товарища в беде — мы же пионеры!.. А Сенька и Лена... 

— Команду слышали? — рассердился Григорий Григорьевич. — Выполняйте! И чтобы никакой самодеятельности! — И Подзоров погрозил пальцем. — Идите! — И сам растворился во тьме. 

Мальчишки вынуждены были подчиниться. 

— Пошли! — приказал Бородин. 

Степка снова было заныл о «дохторе», но Кимка на него прикрикнул: 

— Ну ты, «не забуду мать родную», шевели ногами веселей, а то еще одну отравленную вгоню куда следует!.. 

— Ох, — запричитал Степка, — умираю... 

— Не умрешь, не ной, — оборвал его Кимка, не скрывая своего презрения к трусости такого бугая, — стрела неотравленная. 

— Как неотравленная? — взвился Могила. — А ты говорил! 

— Мало ли что говорит кошка мышке, выманивая ее из норы... Военная хитрость, а ты и уши развесил! «Ох, уми-раю!» — передразнил Кошка растерявшегося бандита. 

Голова у Степки заработала в определенном направлений: если неотравленная, значит, его жизни ничего не грозит. А почему бы ему тогда не попытаться улизнуть от «сопливой охраны»! 

— Ох, в больницу, — опять начал он, — стрелу надо вынуть... Заражение крови может быть... 

— Наш хирург окажет помощь, — пообещал Бородин, — его уже вызвали... 

И Степка торопливой рысцой потрусил к залитым огнями заводским корпусам, неподалеку от которых возвышался кирпичный особняк местного отделения НКВД. 


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


Степку посадили в каменный чулан с зарешеченным оконцем и обитой листовым Железом дверью. Звякнула могучая щеколда, закусывая не менее могучий пробой, дежурный уполномоченный, колодой лукавоглазый татарин, навесил пудовый замок и подмигнул Кимке: 

— Ну, герой, рассказывай о своих похождениях! 

— Это можно, — солидно согласился Кимка, — только вот чайку бы. 

— Ну, чаек мы спроворим запросто! — Бородин включил электроплитку, поставил на нее пузатый медный чайник. 

— С чего же начинать? — важничал Кимка. 

— С самого начала, — подсказал весельчак уполномоченный, одаривая мальчишек уморительной гримасой. Санька с Кимкой прыснули. Бородин тоже улыбнулся. 

— Ну! — поощрил Сергей Николаевич Кимку. 

И тот начал: 

— Так вот, значит, расстались мы, значит, с Санькой на валу. Это неподалеку от бани. Меткая Рука, согласно нашему боевому плану, дунул к отцу, чтобы доложить разведданные, а мы с Сенькой запылили в парк. Там... — Кимка сделал паузу, подражая опытному рассказчику. 

— Что там? — подыграл ему дежурный. 

— Чай еще не готов? — схитрил Кимка. 

— Так всего лишь две минуты, как его поставили на плитку, — не выдержал Санька, сердито сверкнув на приятеля глазами. Меткая Рука с особым интересом приготовился слушать о похождениях друзей-приятелей, а Кимка тянул. 

— Так вот, значит, — невозмутимо продолжал рассказчик, — бандиты условились встретиться в парке вечером — так сказал Чемодан Чемоданович, а когда вечером — гадай на кофейной гуще! Потому мы и бежали, как гончие. Опаздывать было нельзя: ведь дело шло о жизни и смерти человека!.. — Кимка неожиданно всхлипнул. 

— Ты чего? — склонился к нему Бородин. — Лену жалко... 

— А что с ней? Неужели убили? — подскочил Санька. 

— Не зна-ю... 

— Э, парень, все обойдется, — успокоил скуластый уполномоченный. 

Украдкой смахнув слезы, Кимка продолжил рассказ уже безо всякой рисовки. 

Прибежав в парк, мальчишки обшарили все укромные уголки, но ни Лены, ни ее врагов не обнаружили. Тогда Кимка с Сенькой кинулись расспрашивать мальчишек о мужчине с бычьей шеей и с лысой, как бильярдный шар, головой, а также о мордастом парне с наколками на руках, фигуры приметные. Такие сами в глаза бросаются. 

«Были похожие, — ответили новостройские пацаны, — чуть ли не час возле танцевального пятачка крутились, кого-то высматривали. А куда потом задевались, не знаем». 

«А девахи с ними никакой не видели?» — уточнил Кимка. Рассказчик снова начал фасонить. Но на его ужимки никто уже не обращал внимания. Все с нетерпением ждали, как развернутся дальнейшие события. 

— «Девахи! Нет, не видели...» 

Спросили других мальчишек, третьих. Лена как сквозь землю провалилась. И только Сазанчик, парень, которого уже пропускают на танцы, сказал нам, что видел, как Яшка-матрос передавал Лене какую-то записку. Это было в самом начале танцев. А вот что в записке было нацарапано и куда девушка после этого пошла, Сазанчик не знал... Тут мы с Мстителем, то есть с Сенькой, принимаем боевое решение — шпарить на пароходное кладбище, к Степкиному логову. Ведь если бандиты задумали спрятаться, то наверняка спрячутся там... 

Бежим, значит, мы по степи, а у самих ушки — на макушке, слушаем, не позовет ли кто на помощь. Тишина. Только филин в перелеске ухает да лягушки-квакушки в болоте трещат... Страшно, мороз по коже так и разгуливает, словно боксер на разминке. Чувствуем, беда вокруг нас так и вьется, так и крутится, того и гляди, в волосы вцепится! И вдруг: «Ратуйте, люди добрые!.. Карраул!» Голос тонкий, девчоночий... Лена!.. 

«Держись, — кричим, — Лена, сейчас поможем!.. Враги окружены!..» И Сенька трах-бабах из пугача... А я — лук наизготовку и вперед!.. Бандиты, конечно, наутек. Один из них взвалил Лену на плечо, как волк ярочку, и в камыши. Сенька следом. А я вот с этим, — рассказчик кивнул на дверь гауптвахты, — столкнулся нос с носом. Он на меня с ножом. А я из лука как шарахну! Так правую руку и насквозь!.. Мог бы и в сердце... — важно добавил Кимка, — но раздумал. Пусть судят акульего сына, чтобы другим неповадно было. 

— А Лена? — не выдержал Санька. — Что с ней? 

— Не знаю... Сенька, наверное, выручил... — Рассказчик опять подозрительно зашмыгал носом, но все сделали вид, что не заметили этого. И Кимка, взяв себя в руки, закончил рассказ о недавних приключениях. 

Степка Могила, увидев, что имеет дело с пацаном, а не со взрослым, полез на Соколиного Глаза разъяренным медведем. Мальчишке пришлось бы плохо, не придумай он нового фокуса. «Ни с места! — крикнул он, — стрела отравленная!.. Через двадцать минут смерть!» Тут Степка и скис, как молоко от лимона. А там и помощь подоспела... 

Кимка помолчал, потом, с трудом выдавливая из себя слова, добавил: 

— Степка сказал, что Софрон Лену в живых не оставит. Он против нее зуб с давних пор имеет. С тех пор, когда в одной деревне жили... 

— Н-да, — нахмурился Бородин, — вот что, Валеев, — обратился он к дежурному, — ты здесь с ребятами гляди за Степкой в оба, а я пойду. У Григория Григорьевича сейчас каждый человек на счету. 

— Послушай, кунак, — обратился дежурный к Соколиному Глазу, — как же так получилось, объясни, пожалуйста. Ночь. Темнота. А ты трах-бах — и готово, и подстрелил преступника. Случайно, что ли? 

— Как это случайно?! — возмутился Кимка. — Когда Степка выскочил из камышей, я ему в морду фонариком. И целюсь прямехонько в лоб... Стрела запела и... 

— Трах-бах в правую руку! — подсказал лукавоглазый уполномоченный. — Только как же это? Целился в лоб, а угодил в руку? 

Кимка сконфузился: 

— Не знаю, так уж получилось... Но если по-честному, — Соколиный Глаз залился краской, — то выстрелил я... со страху. И притом... с зажмуренными глазами... 

Кимка ожидал, что сейчас на него обрушится дружный хохот и посыплются подначки, но никто даже не улыбнулся. Наоборот, Бородин похвалил Кимку за мужество. Ведь признаться в том, что ты струсил, не всякий решится, тем более что этого никто не видел. И Кимка снова приободрился. 

Сергей Николаевич, еще раз наказав ребятам никуда не отлучаться и зорко следить за арестованным, ушел. 

Под окнами послышалось фырканье старенького грузовичка. Все напряженно повернулись к двери. Заскрипели ступени, и в комнату вошел военный хирург Борис Иванович Шилин. Это был мужчина двухметрового роста, человек добрейшей души. Это чувствовалось не только по его лицу, круглому и улыбчивому, но и вытекало из каждого жеста, из каждого движения. 

— Дорогой Борис Иванович, как она? — обратился дежурный к хирургу. И хотя имя той, о ком спрашивали, не было произнесено, Шилин, не задумываясь, ответил: 

— Лена жива. Правда, она тяжело ранена, пришлось оперировать, но теперь все опасности у нее позади. — Борис Иванович протер очки. — Сейчас Лена спит... 

— Ур-ра! Качать доктора! — крикнул Кимка и, подмигнув Саньке, выскочил на улицу. Меткая Рука последовала за другом. 

— Куда вы? — всполошился Шилин. — В больницу нельзя! 

— Мы по домам! — крикнул Соколиный Глаз. 

— Вот и хорошо, — согласился Борис Иванович, — а мы с вами, — обратился он к дежурному, — займемся подстреленным пациентом... 

Снова обретя свободу, мальчишки, не сговариваясь, подались на корабельное кладбище. Они решили, исходя из обстоятельств, оказать чекистам помощь в задержании Чемодан Чемодановича и его сообщников. На том и поладили. 

Человек, переживший смертельную опасность, как бы рождается заново, он и видит и чувствует в десять раз острее, чем обычно. Взошла луна. Подумаешь, что здесь такого, разве до сего времени Санька с Кимкой не видали ее? Видали. И все-таки обрадовались ночному светилу. 

— Светит, бабушка! — пропел Санька. 

— Еще как наяривает! — согласился Кимка. — А дорога словно каучуковая, — чуешь, как пружинит под ногами? 

— Точно! — согласился Санька, купая босые ноги в прохладной пыльце. — Здорово-то как! 

— Сань, а как ты думаешь, успеем мы? 

— Успеем. До бани уже рукой подать. А там и наши кораблики рядом!.. 

Вот и заросли тростника. Посеребренные верхушки покачиваются, словно наконечники копий. 

— Римские легионы, — сказал Санька. 

— А вон и «Летучие голландцы», — кивнул Кимка на мачты и трубы кораблей-пенсионеров. — Завтра утром адмирал Урляев выведет эти корабли в открытый океан! 

— Ладно, адмирал, поторопимся. — Санька тронул приятеля за рукав. — Не забывай, сегодня мы чекисты. 

Хоть мальчикам и не терпелось поскорее добраться до «Аладина», к своему флагману они двинулись в обход, по берегу реки. Им не хотелось до времени снова угодить в руки Санькиного отца. Тогда Чемодана Чемодановича изловят без их помощи, а разве с этим можно смириться! 

Дорога вдоль реки не из легких. Грунт вязкий, ноги в нем утопают по щиколотку. Грязь липучая-прелипучая, как растопленный вар. Как ни стараются юные разведчики ступать бесшумно, подобно настоящим краснокожим, треск и хлюпанье вокруг них такие, будто сквозь камыши продирается целый выводок кабанов. 

Но вот и «Аладин». 

— Кажется, нас пока не обнаружили, — говорит Кимка трагическим шепотом. 

— Точно, — таким же шепотом отвечает Бородин, выныривая из-под стапелей, — удрали-таки! Так я и знал. Григорий Григорьевич рассердится не на шутку, достанется ужо на орехи и вам и мне. 

— А вам-то за что? — поинтересовался Санька. 

— Да уж за дело!.. Однако дальше — ни шагу. Замрите, и ни гугу. Иначе... Сами знаете, что будет. — И Сергей Николаевич снова растворился в ночи. 

— Сань, а ведь он знал, что мы удерем... и не подмешал... Мировецкий мужик!.. 

— А то!.. Еще какой!.. А мальчишек любит... Папа даже как-то сказал ему: «Пионервожатый ты, Сергей, а не чекист...» 

— А он, Бородин, что? 

— Рассмеялся и на Дзержинского сослался. Однако давай помолчим, если не хочешь, чтобы нас отсюда турнули! 


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


«Марат» издали похож на уродливого, выброшенного морем кальмара с отрубленными щупальцами. Боковые обносы делают его овальным, якорные клюзы-глаза смотрят жестко и пронзительно, палубная надстройка напоминает причудливый горб. 

Из камышей вынырнул Сенька в сопровождении Бородина. 

— Принимайте третьего Шерлока Холмса! — подтолкнул Гамбурга Бородин. — И глядите, чтобы ни одного фокуса! — И молодой чекист, погрозив приятелям, снова скрылся в камышах. 

— Чуете, могикане, а Лена-то жива! — выпалил Сенька. 

— Наслышаны... 

— Откуда? 

— Борис Иванович сообщил. Молодец, Сенька, не подкачал!.. — поощрил Кимка дружка. — А теперь выкладывай подробности. 

— А чего тут выкладывать, — пококетничал Гамбург. — Когда Соколиный Глаз начал воевать со Степкой, я кинулся за Софроном — Лене на выручку. Поняв, что с «грузом» от погони не уйти, Чемодан Чемоданович сбросил Лену с плеча и на ходу полоснул ее ножом. Я, конечно, к Лене. Подбегаю, зову по имени — не откликается. Жуть взяла: убили, думаю, девчонку! Наклоняюсь — нет, дышит. Значит, жива. Подхватил ее на спину — откуда только сила взялась! — и ходу, в больницу! 

Лечу, под собой ног не чую, вся моя жизнь, кажется, на одном сосредоточилась: только бы успеть!.. Только бы спасти ее! 

Огни поселка вроде были рядом. А пошел — они все дальше и дальше. А силы у меня убывают и убывают, того и гляди, упаду. Отдохнуть бы, да боюсь. Знаю, если остановлюсь хоть на секунду, с места уже сдвинуться не смогу. Потому и подбадриваю себя: «Сделаю, дескать, еще десять шагов, тогда и отдохну». Считаю: один, два, три... девять... Потом еще набавляю. И опять — один... два... 

Тут-то дядя Гриша и подоспел, подхватил Лену и в больницу ее. Шилина срочно вызвали. Ну а тот — операцию сделал. Сказали — удачно, скоро, мол, поправится. Тогда я — прямиком на «Аладина» и... угодил в руки Санькиного отца. 

«Отвести его к дружкам, — приказал Григорий Григорьевич. — Только глядите, хоть вы герои на сегодняшний день, но чтобы без штучек-дрючек!..» 

И вот я с вами... 

Мальчишки, слушая о Сенькиных похождениях, ни на минуту не спускали глаз с таинственного «Марата». Они догадывались, что вокруг древнего пароходика замкнуто кольцо чекистов, и ждали развязки. 

— Как вы думаете, Софрон там? — Сенька почесал кончик утиного носа. 

— А где же ему быть! — Кимка подтолкнул друзей: — Глядите, начинается! 

Возле пароходика вырос частокол людей. 

— Айда ближе! — предложил Санька. 

— Попадет! — поежился Соколиный Глаз. — Вытурят как миленьких! 

— Мы по-пластунски, — предложил Сенька и первым, упав на живот, заскользил по траве. Санька с Кимкой последовали его примеру. Остановились, когда до «Марата» осталось шагов двадцать. Теперь Степкино логово просматривалось, словно сцена из пятого ряда. Замерли. 

— Однако что-то они долгонько раскачиваются, — через пяток минут заворчал Сенька, глядя на ожидающих чего-то чекистов. 

— Не «раскачиваются», а сообщников Софроновых выслеживают, — вступился за отца и его товарищей Санька. — Врагов ловить — не петухов щипать! Понимать надо! 

— Точно, — поддержал Кимка. — Ты думаешь, у Чемодановича, кроме Степки и Яньки, никого помощничков нет? Вот и ошибаешься... У Советской власти не только друзей, но и врагов много!.. 

— Да я ничего, — стал оправдываться Гамбург. — Я к тому, что зря они нас на помощь не взяли... 

Примолкли. И сразу же в ответ угрожающе зашуршали камыши, на тарабарском языке забормотала Воложка, затикали азбукой Морзе сверчки, словно предупреждая: «Ос-то-рож-но!.. Каж-ды-й ша-г мо-жет слы-ша-ть хит-ры-й вра-г!» 

Ребята затаили дыхание. Один из чекистов бесшумно поднялся на палубу. 

«Бородин!» — узнали друзья. 

К Сергею Николаевичу присоединилось еще несколько человек. 

— А вон папа! Видите, рядом с дядей Сережей! 

Кимка с Сенькой кивнули: ага, мол, видим. 

Чекисты разбились на несколько групп. Одни осматривали верхние помещения, другие обследовали носовой кубрик. Подзоров с Бородиным оставили за собой кормовой отсек, где, по всей вероятности, и прятались преступники. 

Осмотр жилых помещений на верхней палубе и в носовом кубрике ничего не дал. Всюду их встречали раззор и запущение. Корпуса кораблей должны были не нынче-завтра пустить на переплавку, поэтому за ними не присматривали. 

Ударили мощные лучи фонарей по предательской темноте кормового кубрика. 

— Начинается! — шепнул Санька. 

Бородин прыгнул в кубрик. На одной из коек лежал человек. 

— Руки вверх! — крикнул Бородин, наваливаясь на незнакомца. На помощь Сергею Николаевичу подоспели Подзоров и другие чекисты» 

— Да он связан! 

Незнакомца развязали, вынули изо рта кляп. 

— Кто вы? — испуганно спросил он. — Никак, чекисты?! 

— Чекисты, — подтвердил Бородин. 

— Слава богу! — обрадовался мужчина. — А я думал, опять вернулись хулиганы! 

И он, достав из кармана брюк удостоверение личности, протянул его Подзорову, угадав в нем начальника. 

Григорий Григорьевич, убедившись, что документ не поддельный, прочитал вслух: «Прохоров И. Ф. — кочегар заводской хлебопекарни». А Прохоров И. Ф. тем временем, окончательно освоившись, начал бойко рассказывать: 

— Как вы уже установили, кочегар, значица, я... Зарплата, сами понимаете, не ахти какая... Вот, значица, я и решил вечерком разжиться дровишками на старых пароходах. Все равно, думаю, они на слом пойдут. А тут рабочему человеку поддержка. Так вот, значица, поднялся на етого самого «Марату», а мне навстречу два мужичонка, крупные, как быки-трехлетки. Думал, сторожа. Хотел было документу им предъявить, как вам, значица, а один из них как хряснет мне кулаком по лбу. Ну, я и скопытнулся. А когда стал соображать, лежу, как младенчик, спеленутый, а во рту кляп торчит. Попробовал встать — не смог. Да и побоялся. Вдруг озорники возвернутся... А тут и вы подоспели. Вот и все, значица. 

— А как они выглядели-то, недруги ваши? — поинтересовался Подзоров. 

— Известно как. Высокие, здоровые. Один постарше, другой помоложе. Тот, что постарше, и стукнул меня. Сурьезный, видать, мужчина. А голова у него, как моя коленка, голая и круглая... Второй — похлипче. Зато в кудерьках, как барышня... Вот и все, значица... 

— А куда они делись? — спросил Бородин. 

— Уж куда-то делись, — согласился мужичок. — Вот куда? — развел руками. — А что, неужто сурьезные преступники? — Не получив на свой вопрос ответа, многозначительно резюмировал: — Так вон оно какое дело, значица!.. Спасибо вам, граждане милицейские, за спасение мое. — И кочегар И. Ф. Прохоров поясно поклонился. 

Чекисты обшарили весь корабль, заглянули во все щели, но Софрона Пятки и Яшки-матроса нигде не обнаружили. Те словно сквозь землю провалились. 

— А что, если и действительно — сквозь землю? — подумал вслух Григорий Григорьевич. 

— Как это понимать? — Бородин, спрыгнув с корабля, стал внимательно прощупывать лучом фонарика каждый метр земли под днищем «Марата». Возле кормы, под стапелями, обнаружил лаз, прикрытый листом фанеры. Лаз вывел их на берег Воложки. Здесь чекисты увидели следы крупных ног и треугольник, оставленный на минуту приткнувшейся лодкой. 

— Уплыли! — чертыхнулся Бородин. — Какая рыбина ушла!.. 

— Н-да, столько работы, и... начинай все сначала. — Бородин приказал снять осаду. — Яшку-то мы возьмем, этот далеко не уйдет, а вот Пятка — Этот со стажем... С двадцатых годов против нас работает... Ну, да и с ним еще сосчитаемся... Операция «Корабельная сторона» не окончена. Будем разрабатывать вариант «В». 

Отправились восвояси. Работника пекарни отпустили, взяв у него официальные показания. Мальчишек отправили на ночлег «под конвоем». На этот раз сопровождал их сам Григорий Григорьевич. 

...В хирургическое отделение заводской больницы пришли посетители — загоревшие до бронзы мальчишки с кульками в руках. И хотя день был не приемный, их пропустили. Мальчишки прошли в палату № 7, где лежала — об этом на заводе знали все — отважная комсомолка Лена. О подвиге Лены напечатала «Комсомольская правда», и девушке приходили письма со всех концов страны. Молодежь восхищалась ее смелостью, предлагала дружбу и помощь. 

Мальчишки гордились своим знакомством с таким прославленным человеком. Впрочем, они и сами стали в области людьми известными. За смелость и находчивость, проявленную в борьбе с врагами народа, областной комитет комсомола Кимку Урляева, 

Саньку Подзорова и Сеньку Васяткина — вот, оказывается, у Гамбурга какая обыкновенная фамилия! — наградил путевками в пионерский лагерь на Черное море. 

Завтра им трогаться в путь. Вот они и пришли попрощаться с девушкой. С памятного вечера прошло две недели. И за все это время не было дня, чтоб мальчишки не навестили раненую. Они подружились, да так, что пообещали принять Лену в отряд краснокожих и научить ее стрелять из лука, когда она выйдет из больницы. Сейчас она поправилась настолько, что не сегодня-завтра должна выписаться домой. 

Мальчишки кое о чем стали задумываться всерьез. Мысль о побеге в Америку и в Испанию отпала сама собой. Зато Сенька принял «мужское решение* через год поступить в Одесский морской техникум. Окончив его, он побывает не только в милом сердцу Гамбурге, но и в Рио-де-Жанейро. Так сказал Бородин, а он слов на ветер не бросает. 

И вот завтра ребята уезжают. Лена радуется за них, и в то же время ей немножечко грустно, не хочется расставаться со славными пареньками на целый месяц. Правда, они обещают ей писать «часто-часто», но... добрые намерения не всегда исполняются. Жизнь, она хитрая штука! Особенно у таких отчаюг, как краснокожие. Судьба возьмет да подсунет им новые приключения... Тут уж будет не до писем. Да и чего писать, если по приезде можно обо всем рассказать подробнее и интереснее! Лена понимала железную логику своих друзей и капельку печали-ласы Хорошо, что с ней остается еще один испытанный друг — Сережа Бородин, но... вспомнив о нем; Лена почему-то краснеет. Смотрит на мальчишек — не заметили ли? Нет. Они уже всеми своими помыслами в дороге. 

Едва с Леной распрощались юные друзья, как в палату вплыла мягкая, приветливая Мария Петровна, взявшая над девушкой материнское шефство. Потом привалили заводские парни и девчата, с комсомольским бюро во главе. Сразу стало шумно и весело. 

Одним словом, жизнь кипуче-яростная захлестывала палату со всех сторон. Страна за окном продолжала стремительно расправлять плечи. Поднимались новые корпуса цехов, фабрики, клубы и жилые дома. И только чекисты, живя бок о бок с радостью, по-прежнему вынуждены были заниматься суровым делом — ведь Чемодан Чемоданович оставался еще на свободе и тайная, но кровопролитная война со старым миром продолжалась...